Анна Павловна часто звонила мне на работу и просила приехать после работы к ней и остаться ночевать на Петровке, 26, поэтому в свою комнату я наведывалась редко. Анна Павловна и Галя встречали меня с радостью. Им было веселее со мной, так как знакомых у Анны Павловны в Москве почти не было, кроме Аркадия Фридмана, жившего в том же доме на одном с ней этаже. Из одной квартиры этого этажа в другую можно было попасть по дорожке на крыше, так что не было необходимости спускаться вниз и подниматься вверх в другом подъезде. Вот он иногда и заходил к Анне Павловне, так как был одиноким и такого же доброго нрава. В мае Анна Павловна сняла дачу в деревне, попросив меня жить у нее в московской квартире, чтобы не оставлять ее без присмотра. Я приезжала на дачу по воскресеньям, мы ходили в Абрамцево, в музей Аксакова, на речку Воря и просто гуляли по окрестностям. Лес был сказочной красоты. Наверное, это был тот лес, в котором художник Васнецов писал картину «Война грибов». Запах в лесу был чудесный, этим воздухом хотелось дышать и дышать.
В конце июня в Москву должен был приехать Яков Павлович Иванченко. Подготовка к его приезду началась с того, что весь балкон квартиры был заполнен ящиками с апельсинами, мандаринами и лимонами. Оказалось, что Яков Павлович болен диабетом и эти фрукты были основным его питанием. Я уехала в свою комнату на Соколе, но не прошло и трех дней, как позвонила Анна Павловна и сказала, что Аркадий Фридман уезжает в отпуск. Она договорилась, что на время отпуска я буду жить в его комнате, чтобы быть поближе к ним.
Яков Павлович приехал на Петровку, 26, и там началась большая суета. С ним приехал его личный секретарь Новокшонов, который с самого утра приходил в дом, чтобы организовать встречи Якова Павловича с разными людьми. Людей приходило много; я не всегда присутствовала при этом, а Анна Павловна жаловалась, что сбилась с ног. В доме было шумно и по-своему весело. Новокшонов имел какое-то отношение к литературе, кажется, сам что-то писал. У него было много знакомых в писательской среде. Я думаю, что именно он подал Иванченко идею пригласить на очередной обед писателя Бабеля. Еще до этого обеда Яков Павлович как-то пригласил меня в Театр сатиры. Я смутилась, но Анна Павловна сказала: «Не беспокойся, он еще человек десять наприглашал, так как заказывал много билетов».
Простой человек из украинских сталеваров, Иванченко не видел в жизни ничего хорошего, и вдруг при советской власти, как коммунист, пошел в гору: стал начальником цеха, затем завода, потом занимал целый ряд ответственных партийных постов, наконец он — председатель Востокостали[8]. Масса возможностей и всё вокруг «наше», — и он, добрый по натуре человек, повел себя как хозяин. Например, мог к празднику устроить роскошный банкет для всех сотрудников, мог по какому-нибудь поводу купить женам всех сотрудников по отрезу на платье или по паре дорогих туфель, мог взять с собой в театр десяток, а то и больше своих знакомых. Широта натуры требовала размаха. Видимо, для этого в крупных советских учреждениях существовали какие-то фонды, но можно было обойтись и без них. Таким был Яков Павлович Иванченко, и не он один.
Настал день того самого обеда у Иванченко, на котором должен был появиться Бабель.
Он пришел с опозданием, когда все уже сидели за столом, и объяснил, что пришел прямо из Кремля, где получил разрешение на поездку во Францию к семье. Был он в белых холщовых брюках и белой рубашке-косоворотке со стоячим воротником и застежкой сбоку, подпоясанной узким ремешком. Я этому ничуть не удивилась, поскольку июль был очень жаркий и все сидящие за столом были в белом.
Яков Павлович представил меня Бабелю:
— Это инженер-строитель по прозванию Принцесса Турандот.
Иванченко не называл меня иначе с тех пор, как, приехав однажды на Кузнецкстрой, прочел обо мне критическую заметку в стенной газете под названием «Принцесса Турандот из конструкторского отдела».
Бабель посмотрел на меня с улыбкой и удивлением, а во время обеда всё упрашивал выпить с ним водки.
— Если женщина — инженер, да еще строитель, — пытался он меня уверить, — она должна уметь пить водку.
Пришлось выпить и не поморщиться, чтобы не уронить звания инженера-строителя.
Бабель производил впечатление очень скромного человека, рассказывал, каких трудов стоило ему добиться разрешения на выезд за границу, как долго тянулись хлопоты, а поехать было необходимо, так как семья его жила там почти без средств к существованию, из Москвы же было очень трудно ей помогать.
— Еду знакомиться с трехлетней француженкой, — сказал он. — Хотел бы привезти ее в Россию, так как боюсь, что из нее там сделают обезьянку.
Речь шла о его дочери Наташе, которую он еще не видел.
С Бабелем разговаривал в основном Новокшонов, мы с Анной Павловной в беседе почти не участвовали. Сидел с нами Бабель недолго и ушел, сославшись на какую-то встречу вечером, очень важную для него в связи с поездкой за границу.
Через несколько дней, когда Яков Павлович уехал в Магнитогорск, Бабель пригласил меня и Анну Павловну к нему обедать, пообещав, что будут вареники с вишнями. Название переулка, где жил Бабель, поразило меня: Большой Николоворобинский — откуда такое странное название?
Бабель объяснил:
— Оно происходит от названия церкви Николы-на-Воробьях — она почти напротив дома. Очевидно, церковь была построена с помощью воробьев, то есть в том смысле, что воробьев ловили, жарили и продавали[9].
Я удивилась, но подумала, что это возможно: была же в Москве церковь Троицы, что на Капельках, построенная, по преданию, на деньги от сливания капель вина, остававшегося в рюмках; ее построил какой-то купец, содержавший трактир[10]. Позже я узнала, что название церкви и переулка происходит не от слова «воробьи», а от слова «воробы» — это род веретена для ткацкого дела в старину.
Жил Бабель в двухэтажном доме, построенном во времена нэпа на деревянном каркасе с фибролитовым заполнением. Капитальной стеной дом делился на две половины, в одной из которых жил Бабель.
Квартира Бабеля была необычна, как и название переулка. Это была квартира в два этажа, где на первом располагались передняя, столовая, кабинет и кухня, а на втором — спальные комнаты.
Бабель объяснил нам, что он живет вместе с австрийским инженером Бруно Штайнером, и рассказал историю своего знакомства с ним. Штайнер возглавлял представительство фирмы «Элин», торговавшей с СССР электрическим оборудованием. Представительство с несколькими сотрудниками и занимало всю квартиру. Затем наша страна не захотела больше покупать австрийское оборудование. Уговорились, что в Москве останется только один представитель фирмы, Штайнер, который будет давать советским инженерам консультации. Оставшись один, Штайнер, из боязни, что квартиру, состоящую из шести комнат, у него отберут, стал искать себе компаньона, который сумел бы ее отстоять. Он был хорошо знаком с писательницей Лидией Сейфуллиной и просил ее найти ему соседа из ее круга. Сейфуллина порекомендовала Бабеля, который в это время ютился у кого-то из друзей. (Много лет спустя я узнала, что у Сейфуллиной было два кандидата на квартиру Штайнера: Бабель и Маяковский.)
