Детка моя, я хочу тебе жаловаться и начну с того, что у Жени по утрам дают ужасный кофий, такой мерзкий, что никаким сахаром его не заглушить. И больше, пожалуй, не на что. Дед требует, чтобы я с ним «занимался», а Женя — его никогда не бывает дома. По целым дням я в «пустой» квартире с Татькой и М. Н… С ней легко себя чувствуешь — славная бабушка. Все мои выходы, родная, к машинисту — теперь у меня «дяденька» — и к Горлину. Прибою очень понравился наш переводик. Они за мной ухаживают, идиотушки… Просят работать.
Надик, мы как птицы кричим друг другу — не могу, не могу без тебя!.. Вся моя жизнь без тебя остывает — я чужой и ненужный сам себе. Я твою телеграмму положил под щеку третьего дня и так вечером, устав, засыпал… Татькина «оспа» проходит. У меня была лет двадцать назад — не заражусь. Вместо тебя, родная, я жалуюсь Татьке. Она делает серьезное личико и говорит: «Дядя Ося, ну поезжай к тете Наде, я тебе тут никак не могу помочь».
Хочешь, малыш, о делах? Я заключил договор с Горлиным на 4½ листа — 210 р… Страшно легко… Прибой выписывает 200, остальные в марте. Рецензии дают 30 р. в неделю. Книга стихов зарезана. Детский договор отвергнут. Не люблю Маршака! Большая книга будет в Гизе в начале марта. Как видишь, неплохо. Да, еще забыл: взял курьезную редактуру в Прибое по 15 р. — 6 листов.
Надик, голубка моя, возьми меня к себе. Я здесь заблудился без тебя. Уже я не в папиной шубе хожу. Морозит. Сухо. Даже весело на улице. Дета моя, как я погляжу на наши магазины — Елисеевы — так мне грустно, грустненько. На Невском ревут радии на всю улицу. Женя сегодня едет в Москву. Его выживают московские пройдохи. Он полночи вчера со мной советовался, бедный. Боится потерять положение, страшно волнуется.
Надя, кинечка мамина, Аня звонила. Здорова.
Что ты думаешь, маленький, приехать мне к тебе с большой работушкой? Ты на солнце лежишь на плетенке, Надик? Родной мой, ты, как ты меня провожала в зачиненных туфельках? Надик, встреть меня, пташенька на днях. Жди меня! Жду, не дождусь…
Спаси, Боже, Наденьку. Господь с тобой…
К H. Я. Мандельштам [Март 1926]Спасибо, Наденька за письмецо. Добрый мой, ласковый, никто так не напишет. Много листочков. За картинку спасибо: это ты. Я улыбался тебе, родной, я и смеялся, читая.
Сегодня событие: Прибой дал 200. Я сейчас же перевел тебе. По всем аптекам и складам искал антитероидин. Нигде нет. Партия разошлась. Советуют звонить по телефону во все районные аптеки — там скорее останется… Вечером этим займусь.
1-го марта получил 200 за новую книгу в Гизе. Затем еще 170 в Прибое. Сеятель сегодня дал ответ: очень хотят горлинскую книгу, но колеблются, просят вернуться, если Гиз не возьмет (это большая книга). Я, родная моя, решил три дня отдохнуть. Посидеть с Татькой, хоть в кино сходить с Бенами или просто гулять по улицам. 10°…. Хожу в дедовой шубе, а его арестовал дома. Он обижается, но ему лучше у печки, старенькому деду. Женя вчера уехал в Москву на пять дней. Вчера звонила Аня. У нее совсем здоровый, уверенный, не тягучий, твердый голос. Одного дитеньку ее увезли в Москву, то есть воспитанника… Надька, ты чувствуешь, что я найду твой мудреный «тироидин»?
Сегодня я пил кофе с Горлиным в «Гурме». Правда, это был предел мечтаний в Ялте? Смотри, не сбеги с деньгами в Киев: тогда я от тебя откажусь! Сиди смирно, Надик маленький!
Мы с Беном решили написать сценарий по «делу Джорыгова». Прочти в Вечорке. Это фантастика, но Ек. Конст. просит. Я ей отдал твое письмецо.
Надюшок, 1-го мая мы будем опять вместе в Киеве и пойдем на ту днепровскую гору тогдашнюю. Я так рад этому, так рад… В начале марта выяснится, могу ли я приехать (думаю, смогу). Не забывай еще Москву по пути. Это будет только весело. Что пишет мама? Дай мне ее письмецо…
Ты поздно встаешь, если письма тебя не будят? Где ты снималась — в саду или у настоящего? Для Панова вышлю тебе завтра второй Трамвай, а кстати куплю Шары для Иринки Пуниной — Анна Андреевна с Пуниным сегодня на Невском искали эту книжонку.
Рыбаковым отдам 100 р. 1-го марта. Остальное условлено в конце месяца. Не тревожься, милый. Твой няня умный.
Надик, говорят, что в Ялте Клычков. Хоть это не Бог весь кто, отыщи его, тебе приятно будет. Не стало ли много хуже у Тарховой? Тогда брось, но осторожно…
К Н. Я. Мандельштам 5 марта [1926]Надичка, жизнь моя, спасибо тебе за карточку. Детка моя: какое милое личико, болезненно грустное, растерянное. Что ты, Надик, думал? Что с тобой, кроткая моя друженька? Я никому не покажу твоей карточки. Никто не знает, что она у меня. Когда я увидел твое грустное личико, я бросился к дверям — сейчас же к тебе… Я знаю, что ты улыбнулась бы мне, но карточка не может. Спасибо, Надик нежненький, целую лобик твой высокий. Какая ты прелестная, родная. Нет такого другого личика. «Встреча?» Ты — моя встреча, вся жизнь моя. Я жду встречи с тобой, я живу тобой. Пойми меня, ангел мой грустный. Смешно сказать, но меня отделяют от тебя 1½ листа перевода для «Прибоя». Затем я в Москве и у тебя. Я таскаюсь по городу, сжимая твои письмеца в портфеле. Не бойся: не выпущу из рук, не потеряю, не отойду от них. Радость нежняночка, я люблю тебя. Чтобы так любить стоит жить, Надик-Надик!
Ну вот, дружок мой, послушай меня: последние дни я не могу проследить твоего состояния: не знаю веса, температуры, ничего. Одни общие места. Умоляю: подробно. Можно телеграммку.
Я дурак не понял твоей телегр[аммы]. Это о трех днях без писем. Заработался я тогда, но был здоров. Просто к вечеру разомлевал.
Физически был крепок. Сердце прошло бесследно. Никаких припадков. Прекрасно хожу. Да ну его! О чем тут говорить!
Подробности дел: в Гизе ломают голову, как дать мне работу. Вольфсон (политредактор из Москвы) на будущей неделе предлагает съездить с ним в Москву, извиняясь, что едет в жестком вагоне: «Мы для вас что-нибудь придумаем». В Прибое и Сеятеле очень много шансов. Во всяком случае до 20 апр[еля] мы уже обеспечены — с моей дорогой, вдвоем.
Деда вполне здоров. Снялся. Взял «анкету». Собирается в Ригу. М. Н. мне все больше нравится. Она все понимает: просто бабушка! Надик мой! Сегодня от тебя не было письма? Ты сердиться? Нет? Родненькая, пиши мне. Скоро мы будем вместе — так пиши, моя нежная, пока я далеко. Няня твоя.
№ 30 а (Продолжение или отдельное письмо?)
Нануша, вышла книга Вагинова. Какая-то беспомощная. Я ее пришлю тебе. В печати хуже. Многое смешно. А[нна] Андр[еевна] с Пуниным уехали в Москву. Я воспользуюсь и зайду к Шилейке. Надечка моя. Вот я побыл с тобой. Мне весело стало. Да, ангел мой: будем вместе, всегда вместе, и Бог нас не оставит. Целую тебя, счастье мое. Твой лобик на меня смотрит. Ты волосенки откинула так — они у тебя не держатся… Целую. Твой, родная. Твой Няня.
