Я спросил унтер-офицера:
– Как вы предполагаете держать оборону, если противник начнет наступление?
– Пока итальянцы будут далеко от наших окопов, мы откроем огонь, а приблизятся – сменим огневые позиции и отойдем в тыл. Другого выхода нет.
– Здесь двадцать человек, пулеметы, орудие… Если их замаскировать и правильно приспособить к стрельбе, смело можно задержать противника, наступающего вдоль дороги. Вправо же и влево от дороги итальянцы вряд ли пойдут, там они увязнут в грязи и не смогут наступать.
– Так-то оно так, – ответил унтер, – но солдаты не хотят зарываться в землю. Они говорят, что мы не кроты и что только трусы прячутся в землю. Но мы еще посмотрим, кто из нас трусы, – закипятился он. – Пусть только сунутся итальянцы.
– А почему вы так уверены, что будут наступать именно итальянцы?
– Вот тебе номер?! – на его лице отразились одновременно снисходительность и удивление. – Они уже третьи сутки как сосредоточиваются, – показал он рукой в направлении противника. – Вечерами слышны их разговоры, они поют итальянские песни…
Мы обратились к Маноло:
– А вы что-либо знаете о сосредоточении итальянцев?
– А как же! Нам хорошо известно, что вчера вечером они сменили мятежников, которые ушли в тыл.
– А командир бригады знает что-либо об этом?
– Вряд ли. Штаб бригады находится в пятидесяти километрах отсюда, в Торихе, и им не до нас.
Было ясно, что оборона построена примитивно, тактически безграмотно и в лучшем случае походила на линию боевого охранения, сделанную наспех. Перед взводом имелось проволочное заграждение в один или два кола, его можно было свободно, не зацепив проволоки, перешагнуть.
Такая же картина наблюдалась и на участке других двух батальонов. Все они были вытянуты в один эшелон, без резервов. Четвертый батальон, состоящий из новобранцев, не имел оружия и находился в Торихе при штабе 50-й бригады. Кроме того, бригаде были приданы три батареи трехорудийного состава.
После ознакомления с оборонительным рубежом 50-й бригады нам стало ясно, что в случае вражеского наступления фронт бригады будет моментально прорван и противник без особого труда достигнет своей цели.
Из 50-й бригады мы направились в следующую бригаду 12-й дивизии. Приехали туда уже затемно. Из разговора с офицерами выяснилось, что в бригаде только два батальона и нет ни одного пулемета, бойцы вооружены лишь винтовками. Оба батальона также вытянуты в ленточку в первом эшелоне. Штаб размещался в деревне Хадраке, о противнике в штабе имели смутное представление. Бригаду поддерживала одна батарея четырехорудийного состава.
Поскольку командир и комиссар были в это время в Мадриде, мы не стали терять зря времени и поехали в штаб дивизии.
И вот на рассвете 8 марта добрались до Бриуэги, где находился в то время штаб 12-й пехотной дивизии. Из руководящего состава штаба удалось найти только одного офицера, представившегося ответственным оперативным дежурным, в обязанность которого входило, как мы потом поняли, держать связь со штабами бригад и в случав наступления противника немедленно поставить в известность командира и комиссара дивизии.
– А вы думаете, что итальянцы на самом деле на вашем фронте будут скоро наступать?
– Да, по всем данным, которые мы имеем, они должны наступать, – последовал ответ.
– Ну, а почему же командиры и штаб 50-й бригады так далеко стоят от войск?
– Это в мои обязанности не входит. Командуют дивизией командир и комиссар, и только они могут дать приказ о перемещении штаба бригады вперед, к линии фронта.
Из его ответов было видно, что он грамотный и толковый офицер, но делает и выполняет только то, что ему скажут. Мы узнали, что на фронте протяженностью в 75 километров вытянуты в ниточку девять батальонов, малочисленных, плохо вооруженных и слабо обученных. Четыре из них состоят из новобранцев, не имеют оружия и находятся в тылу, далеко от линии фронта.
В 9 часов утра в штабе дивизии стало известно, что после 30-минутной мощной артиллерийской подготовки и налета авиации итальянская пехота, поддерживаемая танками, перешла в наступление на боевые порядки 50-й бригады вдоль Французского шоссе. После небольшой перестрелки и незначительного сопротивления батальон, в котором мы были накануне, покинул местечко Мирабуэно и отошел небольшими группами в Альмадронес. Надо сказать, что командование итальянского корпуса, разрабатывая план наступления на участке 12-й дивизии, знало слабые места обороны дивизии, состояние и расположение обороны до мельчайших подробностей, вплоть до отдельных пулеметных точек.
Вот почему в первые минуты артиллерия открыла почти прицельный огонь, а авиация нанесла удар по населенным пунктам, где располагались штабы батальонов.
Не ожидая, как будут развиваться дальнейшие события, мы решили возвратиться в штаб фронта. О том, что мы видели в частях 12-й дивизии, я до мельчайших деталей проинформировал советника фронта.
Выяснилось, что в штабе Мадридского фронта не было определенных данных о том, какие силы противника ведут наступление. Командование фронта все еще не верило, что мятежники готовят удар на Гвадалахарском направлении.
Между тем от передовых частей 12-й дивизии все чаще и чаще стали поступать сведения о том, что итальянский корпус действительно перешел в решающее наступление. Только после этого в направлении Альгора – Сигуэнса была выслана авиаразведка, которая к 13 часам 8 марта донесла, что на Французском шоссе обнаружены автоколонны и большое скопление пехоты и танков.
В поддержку отступающей с боем 50-й бригады были переброшены танковая рота и батальон имени Димитрова из дивизионного резерва. Пехота вместе с танками сумела во второй половине дня приостановить наступление 2-й дивизии итальянцев у Альмадронеса, на 102-м километре шоссе. День 9 марта начался новой атакой многократно превосходивших сил интервентов. Республиканцы отошли на 15–18 километров вдоль Французского шоссе. Вся тяжесть дневного боя легла на республиканские танки и батальон имени Димитрова. Лишь к вечеру продвижение итальянцев на этом направлении удалось остановить с помощью частей 11-й интернациональной бригады, прибывших к исходу дня на автомашинах и немедленно занявших позиции для обороны.
По дороге с передовой в штаб фронта мы заглянули в полевой лазарет. В наспех сколоченном сарае примостился десяток коек, в дальнем углу на ворохах травы стояло несколько носилок. Я подошел к ближней койке. Она стояла у выхода и была отгорожена от остальных самодельной ширмой. На ней лежала женщина. Голова раненой была туго забинтована, тонкие пальцы маленьких рук стиснули темно-синее одеяло. А сквозь небольшие щелочки из-под бинтов страдальчески глядели мягкие голубые глаза. Раненая внимательно, в упор смотрела на меня. И мне вдруг показалось, что где-то я видел эти глаза.
