1999 год, второе пришествие «Емельяна»
Комната номер 25 в ДК ЖД уже превращалась в притон. Все музыкантские радости выливались в прямом и переносном смысле из стакана в стакан. Естественно, меня объявляли главным зачинщиком всех оргий, хотя духовики честно брали все на себя. Новые времена заставляли директрису Чушкину по-новому смотреть на культуру. «А не послать ли всех этих лабухов…» — думала она. Столько было предложений сделать в комнате что-нибудь прибыльное, магазинчик какой, или впустить экстрасенсов? Так, вскоре рухнула моя хрустальная мечта сделать в этой легендарной комнате музей «Ариэля». В аккурат, в день смеха 1 апреля мне было велено выметываться. Напрасно я умолял начальство дожить в ней до своего юбилея всего два месяца, а потом с честью и благодарностью уйти — все тщетно. Со смешанными слезами и смехом в этот день мы выгребали сейф с документами и нотами, забирали нехитрый скарб…
Неотвратимо приближался «полтинник»! И я решил себе сделать подарок — восстановить мое любимое детище — рок-оперу «Емельян Пугачев». Место юбилея сразу подсказал мой бывший однокашник по институту Николай Кублицкий, став уже директором челябинского государственного академического театра оперы и балета им. Глинки. Дату проведения решил перенести с 12 июня на день позже, помните — мое пристрастие к «чертовой дюжине»? Но, даже не поэтому. Просто теперь мой день рождения — это День независимости России! Главное — потому, чтобы избежать эффекта «два в одном»… Я решился на смелый эксперимент — создать труппу, не повторяя яшкинский вариант. Вернее, дополнив его идею, и многие элементы декораций тех лет, оставив гигантский колокол. Здесь с головой ушел в режиссерскую работу. Самую главную роль решил взять себе. Ну и что, что Емельян в очках, все это условно! Балетмейстер Алина нашла мне неплохих танцоров, хореографический театр «Зеркало», сделавших массовку — казаков и казачек. Остальные главные роли я отдал профессиональным оперным и драматическим артистам Челябинска. Моя бывшая роль Кирпичникова досталась Паше Калачеву — талантливому баритону местной оперы. Его коллега тенорист Коля Глазков должен был петь партию сторожа-Каплуна. Два совмещенных образа Траубенберга и Творогова исполнил драматический актер Виктор Нагдасев. Пожалуй, самая сложная роль Хлопуши, хоть и небольшая по объему, досталась студенту института культуры Сереже Подолию. По сравнению с прошлой оперой пришлось сделать много новшеств.
Во-первых, все главные действующие лица должны были петь в радиомикрофоны. Во-вторых, впервые я решил вывести на сцену живых Екатерину и Вальтера. (У Яшкина они были на слайдах). Их сыграли супруги Корниловы Лиля и Олег из НХТ. Но самое трудное — было озвучить оперу. Полностью вживую это было невозможно. А садить оркестр в яму было несовременно и ненужно. Здесь за два месяца я восстанавливаю в памяти всю партитуру (прежний оригинал украли, а копия осталась в министерстве культуры СССР) и записываю всю минусовку на домашней студии Александра Немцева. Параллельно с этим идут репетиции живого исполнения группой «Иваныч». Во время спектакля им приходилось почти за кулисами играть «даблом» с записанным инструменталом. Практически полгода обиваю пороги крупных и мелких заведений, где крутятся денежки. Как правило, самыми крупными жмотами явились самые крупные банки и конторы. Это я сразу понял, и стал набирать «с миру по нитке». «Колокол» пришлось клеить по новой — старый в филармонии не нашли. Костюмы оперного спектакля «Хованщины» пригодились точь-в точь. И по эпохе, и по характерам. Художник Володя Архипов, который делал блестящие оформления «Арт-старту», и здесь постарался на славу! Все репетиции проходили в ДК ЧТЗ, где после моего изгнания из ЖД, любезно приютила директор Роза Михайловна Кучукбаева. Низко кланяюсь ей за ту помощь!
И вот — премьера! Надо ли говорить, что, всего за каких-нибудь полгода, я «повзрослел» морально, остепенился буквально на своих глазах. И ни хамское поведение работников культуры, ни равнодушие к моим проблемам отцов города, которые, кроме поздравительных писем, были не в состоянии оценить все то, что я сделал для родного города, не поколебало моей уверенности в своих силах. Мной овладела какая-то злость, но она была сродни спортивной. Я уже начал строить планы по уезду из Челябинска, и напоследок хотел сделать приятное моим поклонникам.
Выходя на сцену, чувствовал дыхание зрительного зала, как 21 год назад. И чувствовал в эти минуты, как сбывается моя юношеская мечта — сыграть драматическую роль. Это был кусочек моего счастья, к которому любой человек стремится иногда всю жизнь! Опера шла на одном дыхании и часто прерывалась аплодисментами. Особенно эффектно выглядела сцена ночного отдыха Емельяна и казаков во время исполнения песни «Ой да не вечер, да не вечер…» Иначе она называлась «Сон Пугачева». Трое — Емельян, сторож и Кирпичников возлегали на авансцене. Сбоку горел костер, причем, натурально. (Втайне от пожарников мы готовили этот эффект.) Горели спиртовые таблетки в жестяной банке, добавлялся театральный дым. Три березовые палки в центре костра составили своеобразный шалаш, над которым склонилось пара казаков. И звездное небо! Было потрясающе натурально! Но самый главный эффект — хоровод 16-ти девушек в кокошниках и сарафанах в дымке, как сновидение… Публика устроила овацию!.. Не описать мое волнение, когда смолк последний звук и в тишине с визгом женских голосов раздался шквал аплодисментов, милый моему сердцу, и захотелось вдруг зарыдать!.. Впервые я увидел, как зал встал и стоя продолжался этот прекрасный и такой желанный шум! Я поцеловал сцену и понял, что этот миг у меня останется навсегда!…
Во втором отделении меня поздравляла местная артистическая братва. Концерт вел тот же «зануда» Царьков, вел очень профессионально, как-никак — диктор телерадиокомпании «Интерволна» Сергея Шарикова. К сожалению, Сереги не было на юбилее, по причине командировки. Надо сказать, что волею нескольких случаев, мне приходилось иметь беседы с Шариковым, и как-то автоматически мы стали общаться, как будто и не было натянутых отношений в прошлом. Тут еще примешивалось нормальное человеческое сочувствие: все-таки «ушли» они его… «Интерволна», к чести сказать, часто принимала меня, как гостя в эфире, где я иногда делал премьеры некоторых своих песен. Кстати, от Сережи я узнавал новости жизни израильтянина Антонова — они дружат до сих пор. Челябинская пресса неоднозначно осветила мой юбилей. Пожалуй, лишь музыковед Светлана Иванова описала его очень обстоятельно и трогательно. Были заметки и в «совковом» стиле: мол, состоялось… мол, заслужил любовь зрителей… и все — как сводки хлеборобов. А любимые мной «Аргументы» местного «разлива» и вовсе дошли до оскорбления, поместив заметку какого-то недоумка, который поставил все с ног на голову, что, якобы был провал… Несмотря на эти ложки дегтя, мой вес в обществе был все еще очень солидным. Мне тут же сообщили, что наш фонд культуры написал ходатайство в органы о присвоении мне звания народного. Здесь мне хочется объяснить свою радость по этому поводу. Каждый артист в подобной ситуации преследует какую-то цель. Один ждет от администрации повышения по службе, или в подарок квартиру. Не хочу выглядеть эдаким пафосным карьеристом. Напомню, как я радовался от звания заслуженного только потому, что этим я утверждал свой нелегкий жанр, «избитый» тупыми худсоветами прошлого Обычно народного дают актерам драмы, балета, оперы, но никак не бывшим битломанам. Если бы это случилось, это была бы победа моей музыки, моего стиля, пробивающего дорогу среди ретроградов…
