Эта история еще долго будет интриговать всех: как же все было на самом деле? События тогда особенно накалялись из-за того, что приближался Пятый международный съезд славистов в Софии в сентябре, и власти, курирующие эту тему, конечно, хотели до этого решить вопрос относительно одного из главных столпов славистики — «Слова о полку Игореве». Но они все сделали, как и обычно, с медвежьей грацией.
С подачи В. В. Виноградова возобладало такое мнение: «…автор честный, но увлекающийся… надо до съезда обсудить книгу». В ЦК созрело решение: отпечатать книгу на ротапринте в количестве двадцати экземпляров и раздать на отзыв специалистам, и затем устроить обсуждение. Сторонники Зимина всячески советовали ему уклониться — но Зимин, опьяненный чувством своей правоты, рвался в бой.
Зимин просит Лурье набросать список авторитетных специалистов, на чье мнение можно положиться, чтобы пригласить их на обсуждение. Этот список всячески варьируется. Лихачев, ознакомившись с ним, отмечает, что в нем почти нет специалистов по «Слову о полку Игореве». Если бы послушались Лихачева и напечатали книгу, напряжение давно бы спало, а так история все более накаляется и запутывается.
Уже измотанный, отчаявшийся Зимин пишет Л. А. Дмитриеву, также сотруднику сектора, ученику Лихачева: «Я дал 180 человек… подскажи, кого еще. Хотят провернуть до Съезда славистов».
Обсуждение снова переносится в Институт истории, но оттуда следуют все более и более абсурдные предложения. Читая их, вспоминаешь горькую шутку той поры: «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью!» Следуют такие предложения: напечатать 26 экземпляров!.. но на руки никому не давать. Затем: напечатать 100 экземпляров, но пригласить 30 человек… и на руки никому не давать!
Умеют у нас издеваться.
Зимин понимает, в конце концов, что единственный, кто постоянно держит одну и ту же честную позицию — это Лихачев. И он пишет ему и благодарит за письмо Лихачева Федосееву, в котором Лихачев настаивал на широком издании книги Зимина.
«…Я очень виновен перед Вами… что вольно или невольно доставил Вам волнения, как раз тогда, когда Вы больше всего нуждаетесь в покое, заботе и внимании (после тяжелой операции. — В. П.). Зная Вашу сердечную и старинную дружбу, прошу Вас только одно — поймите меня и, если можете, простите… Еще раз от всей души благодарю Вас за все добро, что Вы сделали и для меня, и для нашей науки. Желаю Вам здоровья и еще раз здоровья.
Всегда Ваш А. Зимин».
В результате, как это обычно бывает у нас, все произошло наихудшим образом. И книга Зимина к Съезду славистов не была ни обсуждена, ни опубликована (что, естественно, произвело самое худшее впечатление на участников съезда, тем более зарубежных), и сам Зимин не поехал на съезд.
1 августа он уезжает в Крым. Это, конечно, слабое утешение — вместо успешного, как казалось ему, выступления в Софии. В письме Малышеву он сообщает: «Решил отказаться от поездки в Софию сам. Этак будет лучше. Пришла бумага, что я могу ехать как турист. Зачем мне это нужно? Пускай едет Лева Дмитриев со своим шефом». — И добавляет в конце: «Книга будет издана! Уверен до конца!»
Пишет и Л. А. Дмитриеву: «Ты едешь, а я этой возможности лишен. Не стань рупором лжи!»
Окончательное совещание по поводу судьбы рукописи состоялось уже после Съезда славистов, 12 сентября 1963 года в Отделении истории АН СССР. Съезд славистов прошел, и теперь можно было особенно с Зиминым не церемониться.
Было принято решение: напечатать в количестве ста экземпляров и обсудить на закрытом заседании, куда пригласить тщательно отобранных людей. Зимин решил посоветоваться со своим однокашником по университету, И. И. Удальцовым, ставшим заместителем заведующего Идеологическим отделом ЦК КПСС. Удальцов посоветовал условия принять. Зимин раздал рукопись многим авторитетным ученым. Собрал 50 отзывов. Среди них были отзывы Ю. М. Лотмана, академика Л. В. Черепнина. Не все соглашались с выводами книги, но все рекомендовали книгу издать. К обсуждению были привлечены также известные писатели — Константин Симонов, Юрий Домбровский, Наум Коржавин.
Тем временем у Зимина окончательно сдают нервы (что, возможно, усугубляется и его болезнью) — и он пишет резкие письма, в том числе и верному своему другу и помощнику Я. С. Лурье. Тот отвечает, тоже в сердцах: «Сашенька! Вы псих… И всегда — эта ваша свинская обойма: „невмешательство“, „отмолчаться не удастся“, „между двух стульев“».
Михаил Борисович Храпченко, ставший академиком-секретарем Отделения литературы и языка АН СССР вместо умного, дипломатичного Виноградова, сразу начинает проводить политику значительно более грубую, пытается отстранить Лихачева, который своим авторитетом может помешать «решениям партии и правительства». «Зачем вам соваться?» — пишет ему он.
Лихачев, похоже, и сам устал от этой истории. Но стоит на прежней, принципиальной позиции: он, как и раньше, за широкую публикацию книги Зимина, но вовсе не намерен при этом лукавить и поддерживать его сомнительные тезисы. И когда от Е. М. Жукова из Института истории приходит приглашение принять участие (и как всегда — срочно!) в обсуждении книги Зимина, Лихачев отвечает несколько раздраженно: «Надо подготовиться! Я по-прежнему не видел рукописи Зимина. Я назвал фамилии двадцати трех специалистов по „Слову“… Приглашены ли они?»
Лихачев понимал, что поддержки ведущих специалистов Зимин не получит. Адрианова-Перетц писала Лихачеву: «…сегодня я пробовала ее читать (рукопись Зимина. — В. П.). Она вызывает у меня такое сердцебиение, что я просто не могу себе позволить читать ее подолгу».
Однако Лихачев по-прежнему твердо стоит за открытость науки, за возможность высказаться всем, за публикацию книги Зимина. Жуков пишет секретарю ЦК КПСС Л. Ф. Ильичеву: «По Лихачеву — не издать книгу сейчас — значит, вызвать кривотолки». Жуков предлагает издать книгу Зимина вместе со статьями главных авторитетов — Лихачева, Рыбакова, Тихомирова, что положило бы конец кривотолкам о зажиме в науке. Однако «мудрая политика партии» все время странным образом направлена на то, чтобы эти «кривотолки» не гасли, а разгорались. В результате — собрали на обсуждение довольно много народа, но еще до начала осуждения было сообщено решение ЦК: «Обсуждение состоится. Но книга напечатана не будет».
Ход того заседания подробно изложен в книге Л. В. Соколовой «К истории спора о подлинности „Слова о полку Игореве“ (Из переписки академика Д. С. Лихачева)». Приношу ей глубокую благодарность. Однако привести удастся лишь выдержки из нее.
