Михаил Горбачев «Декабрь-91. Моя позиция»
Не стоит раздувать кадило по поводу и без повода… Бестолковщина и хаос нас и так по горло засосали.
Борис Ельцин «Записки президента»
Если раньше подавляющее большинство глав республик не смело спорить с президентом СССР и даже где-то осуждало меня за «чрезмерный радикализм», то теперь они сами уже бросались на Михаила Сергеевича, не давая мне и рта раскрыть. Параллельно шел активный процесс в республиках – с объявлениями государственной независимости, с выборами президентов.
Сергей Станкевич Из воспоминаний, опубликованных в газете «Взгляд» 15–19 августа 2011 г.
Сразу после путча республики начали интенсивно формировать свою государственность и заняли весьма своеобразную позицию: все, что на нашей территории, – наше; все, что на территории России, – общее и подлежит разделу.
Егор Гайдар «Гибель империи»
После августовских событий способность союзных и республиканских министерств навязывать предприятиям объем производства, структуру распределения продукции приближается к нулю. Когда уходит страх перед властями, административная система регулирования товаропотоков перестает действовать.
Вообще, тема отношений Горбачева с Ельциным, безусловно, одна из ключевых во всей этой истории. Вы уже немного рассказали о том надломе, который произошел с президентом СССР после августа. Но я хочу продолжить эту тему и вот о чем вас спросить. Мне показалось чрезвычайно важным одно ваше замечание в воспоминаниях, а именно: когда случилась та самая точка невозврата в оппозиции Горбачев – Ельцин? Если я правильно вас понял, вы имеете в виду ситуацию с введением чрезвычайного положения в Чечено-Ингушской АССР.
Я очень коротко напомню. 7 ноября 1991 года по инициативе части российского руководства и прежде всего вице-президента РСФСР Руцкого в Республике Чечено-Ингушетия Указом Президента России было введено чрезвычайное положение. И ситуация вокруг этого чрезвычайного положения дошла в какой-то момент до той степени политической остроты, что понадобилась силовая поддержка. Но Горбачев отказался предоставить в распоряжение российских властей (своих же тогда у них не было) союзные силы и структуры, необходимые для силового обеспечения положений этого Указа. Этот отказ, как вы считаете, и явился тем самым моментом, когда Ельцин окончательно понял, что никакой Горбачев и никакой союзный центр ему уже не нужны.
Версий на этот счет было очень много. Не на счет чрезвычайного положения, а по поводу оппозиции двух лидеров, что она была не содержательной, а скорее эмоциональной, психологической: тот не мог простить, этот не мог забыть… И насчет точки невозврата тоже много расхождений. Вы считаете, что Союзный центр был окончательно похоронен именно тогда?
Да, тогда был окончательно похоронен, потому что, если бы не эти события, Горбачев все-таки сохранил бы за собой пост союзного президента, и, скорее всего, семь-восемь республик на первом этапе так или иначе удалось бы втянуть в этот новый Союзный договор. А то обстоятельство, что униженный, оскорбленный, совершенно лишенный какого-либо реального политического влияния Горбачев оказался вдруг всесильным и не дал использовать для обеспечения режима чрезвычайного положения, введенного Указом Ельцина, ни одного танка, ни одного солдата и фактически обрек и Указ, и Ельцина на поражение, это, конечно, было уже…
…болезненным политическим ударом.
Да, безусловно. И Ельцин оказался униженным перед всем миром. Все задавались вопросом: как же так, всесильный Ельцин, а его президент Горбачев, как мальчика по носу, так сказать, стукнул, поставил на свое место и показал, кто здесь, в ослабленном СССР, все-таки реально главный «хозяин».
И, конечно, такое унижение он не мог простить. Я помню, как он рычал буквально, извергая негодование: «Я его сотру в порошок!» Я его успокаивал. «Как же так, – говорил, – как он посмел?» Кстати, я тоже разговаривал с Горбачевым и с министрами разговаривал – обороны, МВД, КГБ. Они все в один голос говорили: «Руслан Имранович, да нет проблем, но пусть два президента договорятся. А то получится так, как, помните, во время тбилисских событий (9 апреля 1989 г. – Д. Н.)? Мы тоже собой дорожим, у нас тоже есть семьи. Пусть два президента согласуют, мы вам хоть дивизию дадим, хоть армию – все что хотите». И они были правы.
Я с каждым переговорил. Мне позвонил Шахрай (я был во Владимире), и я немедленно вернулся 7 ноября. Я-то был в неведении, когда они вводили ЧП в Грозном. Я вернулся, стал искать автора указа. Куда-то делся Ельцин, я не мог его найти. С Горбачевым созвонился, упрекнул его, сказал: «Почему не даете войска?» Горбачев мне говорит: «Я дам войска. Но где Ельцин? Приходите ко мне, мы чего-нибудь сделаем. Хотя я считаю ошибочным то, что вы там ввели, – надо мирным образом договариваться. Но я дам войска, приходите ко мне вместе с Ельциным, обсудим». Но Ельцин отказался идти, отказался объясняться с Президентом СССР.
И все это, конечно, создало совершенно новую ситуацию. После этого Ельцин дал соответствующее указание всем (не знаю, признаются они в этом или нет) – и Шахраю, и Станкевичу, всем. Та схема Союзного договора, которая предполагала сохранение центра силы и Горбачева в качестве президента с номинальными правами, была в тот момент уничтожена – никакого Союзного центра. В общем, был взят откровенный курс на изгнание Горбачева. А изгнать его, как внушили Ельцину советники, можно было только через разрушение СССР. Вот с этого периода, с ноября, Ельциным был взят откровенный курс на полный демонтаж СССР как Союзного государства. Вот эти политико-психологические факторы сыграли здесь ключевую роль.
И что же получается? Не экономика, не политика, не новый Союзный договор, а неснесенная, непрощенная обида порушили большую страну…
Кстати, по поводу Союзного договора. Вы знаете, я ведь по своему образованию юрист, я оканчивал юридический факультет МГУ и еще в студенческие годы очень увлекался теорией государства и права. И когда я стал первым заместителем (Председателя Верховного Совета РСФСР в 1990 г. – Д. Н.), первой моей акцией во взаимодействии с Союзными властями было обсуждение нового проекта Союзного договора. У меня сразу возникли мысли: что значит новый Союзный договор? Это означает отрицание действующей Конституции СССР? Так и восприняли союзные республики и все другие политические силы Союзный договор.
Коротко говоря, я хочу сказать, что идея нового Союзного договора была суперпровокационной. Я не знаю, кто подсказал эту идею Горбачеву, но она была провокационной с начала и до конца, она в значительной степени и взорвала Советский Союз.
