Администрация систематически уменьшала число подсобных, обслуживающих станки рабочих: вместо одного подмастерья на пятьдесят станков поставили одного на шестьдесят, а затем и на семьдесят станков. В результате он не успевал наладить вовремя почему-либо вышедшие из строя станки, и ткачам записывался вынужденный, хотя и не по их вине, прогул. От этого заработок сильно снижался. Иногда больше половины дня пропадало из-за простоя станка.
Бичом рабочих были и частые переделки — приспособление станков для выработки других сортов текстильного товара. Простои, связанные с этими «переходами станка», администрация ее оплачивала. А если ткач по болезни хоть один день не выходил на работу, Морозов приказывал оштрафовать его на три рабочих дня; за два прогульных дня штрафовали на шесть дней и т. д.
Главный мастер — «всемогущий царь и бог», как называли его в ткацкой мастерской, — зачастую даже не давал себе труда объяснить, за какую вину наложен непомерный штраф. Сам хозяин фабрики подавал пример зверского отношения к рабочим: Морозов нередко появлялся в ткацкой, медленно обходил станки и вдруг схватывал, мял и бросал в сторону готовую продукцию того или иного ткача, лучше которой нельзя было выработать на станках этой фабрики.
— Штраф!.. Двойной!.. С фабрики сгоню!.. — раздавалось среди монотонного жужжанья станков, и несчастный ткач стоял молча, не зная даже, что именно не понравилось всемогущему хозяину в добротно и аккуратно сделанном куске миткаля или ситца. Преследования ткачей не оканчивались за дверями мастерской: даже в фабричной лавке, куда рабочий вынужден был итти за продуктами, он отчетливо чувствовал тяжелую хозяйскую руку. Часто приказчик с презрением бросал ткачу в лицо его заборную книжку.
— Перебор. Ничего не дам.
Это значило, что за рабочим, по хитроумным лавочным подсчетам, числится взятых продуктов больше, чем ему открыт кредит согласно «ведомости выработки», составленной администрацией фабрики. Обремененному семьей ткачу ничего не оставалось другого, как брать вместо фунта мяса селедку «с запашком», так как приказчик не соглашался отпустить ничего иного.
Чаще же всего после длительных объяснений и просьб ткачи под неистовую брань приказчика были вынуждены уходить с пустыми руками и ждать, когда «перебор с выработкой сквитается».
Невыносимые условия труда вызывали все усиливающееся недовольство ткачей Морозовской мануфактуры. Вначале они пытались просить своего хозяина о смягчении почти тюремного режима, введенного им не только на фабрике, но и в казармах-общежитиях, а затем в январе 1885 года организовали стачку.
Во главе стачки стал передовой рабочий Петр Анисимович Моисеенко, имевший уже опыт революционной борьбы как бывший член «Северного союза русских рабочих». На тайном совещании ткачей, незадолго до начала стачки, были выработаны требования к администрации фабрики, главным образом касающиеся отмены грабительских штрафов, упорядочения расценок и дней выплаты заработка.
Весть о начавшейся стачке произвела сильное впечатление не только на администрацию Владимирской губернии, но и на министерство внутренних дел. Морозов, бывший в это время в Москве, начал забрасывать телеграммами владимирского губернатора, прокурора, министра внутренних дел, прося «не оставить приказать принять меры к прекращению беспорядков». С такими же просьбами обратился он к шефу жандармов. И немедленно владимирский губернатор Судиенко выехал в Никольское.
Через несколько часов на фабрику приехал и сам Морозов. Губернатор и прокурор прервали расследование и уединились с хозяином фабрики на продолжительную беседу. Даже представители царской власти должны были в очень дипломатичной форме «позволить себе обратить внимание высокоуважаемого г. Морозова на некоторые ненормальности и игнорирование требований фабричного законодательства», допускаемые администрацией Никольской мануфактуры. Но «высокоуважаемый» фабрикант решительно отказался удовлетворить какие-либо требования, указывая, что «всякое облегчение (условий труда на фабрике. — М. Н.) в настоящее время было бы уступкой грубому насилию и дурным примером, поощряющим к новым беспорядкам».
После длительных переговоров и увещеваний губернские и московские власти убедили фабриканта в необходимости некоторых уступок. Но уговорить его удалось лишь на льготы, незначительные для рабочих. Он согласился только на скидку штрафов за «плохие работы» с 1 октября 1884 года по день забастовки. Морозов потребовал расчета всех ткачей с условием возврата на фабрику желающих согласиться на пониженные расценки. Он заявил при этом, что оставляет за собою «священное право» принимать или не принимать обратно рабочих по своему усмотрению.
Морозов в особенности настаивал на незыблемости этого права: «Я хозяин и таковым останусь, пока фабрика стоит: приму лишь тех, кого захочу!» Эти требования фабриканта были вывешены у входа на фабрику.
Несмотря на присутствие солдат, расставленных у проходных ворот и у общежитий, рабочие сорвали объявление Морозова и заменили своим:
«Объявляется Савве Морозову, что за эту сбавку ткачи и прядильщики не соглашаются работать. А если ты нам не прибавишь расценок, то дай нам всем расчет и разочти нас по пасху, а то если не разочтешь нас по пасху, то мы будем бунтоваться до самой пасхи. Ну, будь согласен на эту табель, а то ежели не согласишься, то и фабрики вам не водить».
Возбуждение рабочей массы достигло предела, когда губернатор велел сообщить делегатам ткачей, что Морозов категорически отказывался даже читать «столь незаконные требования».
Ткачи ответили на это единодушным протестом, заявляя, что работать на условиях хозяина нельзя. Они говорили, что за расчетом даже и итти нечего, потому что все пошло на штрафы и на харчи.
Губернатор начал массовые аресты: в течение двух следующих дней в артельной казарме арестовано было около трехсот человек. Из них сто двенадцать человек отправлены в Москву, семьдесят один — во Владимир.
На 13 января были подготовлены два специальных поезда для арестованных. А на фабрике в это время контора составила списки «заведомо буйных». Таких рабочих насчитывалось более двухсот. В тот же день губернатор принял меры к их высылке.
14 января казаки и солдаты оцепили казармы рабочих за полотном Московско-Нижегородской железной дороги и казармы в районе фабрики (в так называемом тогда «Новом заведении»).
Губернатор сообщал департаменту полиции:
«15-е. Сегодня под сильным конвоем отправлены… 119 человек… Утром арестовано было еще несколько человек, указанных фабричной администрацией…
