Чрезмерные надежды Столыпина на сближение с думскими лидерами вызывали определенное беспокойство Николая II. Когда через Думу с одобрения правительства был проведен законопроект о морских штатах, возник опасный прецедент вмешательства Думы в военную область, являвшуюся прерогативой короны. Дождавшись выздоровления премьера (П.А. Столыпин вернулся на работу в столицу 20 апреля 1909 г.), государь письмом от 25 апреля объявил ему, что, взвесив все, решил не утверждать проект. Расценив ситуацию как недоверие, Столыпин попросил отставки, на что последовал категорический отказ: «О доверии или недоверии речи быть не может. Такова моя воля. Помните, что мы живем в России, а не за границей или в Финляндии, а потому я не допускаю мысли о чьей-либо отставке. Конечно, и в Петербурге, и в Москве об этом будут говорить, но истерические крики скоро улягутся… Предупреждаю, что я категорически отвергаю вашу или кого-либо другого просьбу об увольнении от должности»[450].
Столь резкий тон в обращении к министрам, тем более к Столыпину, был редкостью для государя. Обычно он предпочитал действовать мягко. Примером тому может служить решение царя по столыпинскому проекту снятия ограничений с евреев. «Мне жалко, – писал Николай II Столыпину, – только одного: вы и ваши сотрудники поработали так долго над этим делом, решение которого я отклонил»[451].
Сдерживая Столыпина, корректируя его действия, государь пытался сбалансировать проводимый им реформаторский курс. «Вперед на легком тормозе» – так лаконично определил Столыпин свой главный принцип реформаторской программы. Этим «легким тормозом» и являлся последний русский император.
Колоссальная работоспособность Николая помогла ему быстро сработаться с энергичным премьером. Различия в характерах отходили на второй план перед выполнением служебного долга. Когда в марте 1911 г. правые предприняли против Столыпина настоящий демарш, спровоцировав премьера на резкие, неприятные для миролюбивого царя контрдействия, царь нашел в себе силы преодолеть возникшее раздражение, поставив деловые отношения с премьером выше межличностных разногласий и обид. На таких же позициях оставался тогда и сам П.А. Столыпин. В мае 1911-го царь отклонил его предложение вывести Крестьянский банк из-под контроля Министерства финансов, выразив уверенность, что премьер будет также доволен устранением кризиса, так как у него польза дела всегда стоит выше личного самолюбия[452]. Царь не ошибся в оценке отношения Столыпина к своему делу.
Отметим еще один факт этого тревожного во взаимоотношениях царя и премьера времени. В том же мае 1911 г., набрасывая пока в одиночку новый грандиозный проект административной реформы, Столыпин делится надеждами на его воплощение со своим секретарем А.В. Зеньковским. В разговоре с Зеньковским Петр Аркадьевич выражал уверенность, что государь, горячо любя Россию, после тщательного ознакомления с его докладом о преобразовании государственного управления России поручит именно ему, Столыпину, осуществление нового реформаторского проекта, так как никто другой с этой задачей не сможет справиться[453].
Следует еще раз подчеркнуть, что недовольство царя отдельными действиями Столыпина абсолютно не касалось личностных качеств реформатора. Государь не был способен к «подрезанию крыльев», не в его характере это было. Многие недочеты и слабости своих приближенных он предпочитал покрывать любовью и спокойным примирительным тоном добивался своих целей. В этом и заключались притягательность личности государя и сила его воздействия на Столыпина.
Наделяя Столыпина огромными полномочиями, доверяя ему как честному человеку, государь не собирался отказываться от контролирования его действий. К этому царя обязывала не только возможный выход Столыпина за рамки своих полномочий, но и собственная ответственность перед Богом за врученную власть. По словам Мосолова, государь, предоставляя свободу действий своим главным министрам, относительно деталей, например в вопросе назначения исполнителей, старался настоять на своем мнении[454]. В этом было не проявление недоверия, а повышенное чувство ответственности царя за вверенную Богом неограниченную власть. Николай II глубоко осознавал свой высокий долг царского служения и много раз говорил: «Министры могут меняться, но я один несу ответственность перед Богом за благо нашего народа»[455].
В определенном смысле некоторое сдерживание чрезмерной реформаторской активности Столыпина было проявлением особого ощущения государем Божественной воли. О данном факте наглядно свидетельствует отрывок из доверительного разговора между царем и Столыпиным.
«Это было в 1909 году, – вспоминает французский посол при русском дворе Морис Палеолог. – Однажды Столыпин предлагал Государю важную меру внутренней политики. Задумчиво выслушав его, Николай II делает движение скептическое, беззаботное, – движение, которое как бы говорит: “Это ли, или что другое, не все равно?!” Наконец, он говорит тоном глубокой грусти:
– Мне, Петр Аркадьевич, не удастся ничего из того, что я предпринимаю.
Столыпин протестует. Тогда Царь у него спрашивает:
– Читали ли вы жития святых?
– Да, по крайней мере, частью, так как, если не ошибаюсь, этот труд содержит около двадцати томов.
– Знаете ли вы также, когда день моего рождения?
– Как не знать? Шестого мая.
– А какого святого праздник в этот день?
– Простите, Государь, не помню!
– Иова Многострадального.
– Слава Богу! Царствование Вашего Величества завершится со славой, так как Иов, смиренно претерпев самые ужасные испытания, был вознагражден благословением Божиим и благополучием.
– Нет, поверьте мне, Петр Аркадьевич, у меня более чем предчувствие, у меня в этом глубокая уверенность: я обречен на страшные испытания; но не получу моей награды здесь, на земле. Сколько раз применял я к себе слова Иова: “Ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня, и чего я боялся, то и пришло ко мне”».
Имя Иова Многострадального упомянуто Николаем не случайно: жизнь библейского праведника помогла государю духовно осознать ограниченность собственных усилий в деле управления страной. Неслучайно его любимой евангельской фразой стали слова Спасителя: «Претерпевший же до конца спасется» (Мф., 24, 13)[456].
Как известно, Иов был древневосточным правителем. Он был богат и известен, его доброта к нищим и странникам, его любовь к детям запечатлены в Священном Писании. И вдруг Иов из преуспевающего человека в одночасье превратился в хронического неудачника, без власти, без богатства, без уважения людей. Погибли стада, пастухи, лишенные работы, быстро разбежались, забыв о милосердии хозяина. Иов стал никому не нужным больным человеком, общественным изгоем, которому даже родная жена советовала похулить Бога и умереть. Близкие друзья вместо утешения пришли напомнить праведному Иову о его грехах. Казалось, что жизнь этого аутсайдера праведности будет признана недостойной, а его судьба станет еще одним доказательством тщетности человеческих усилий в утверждении правды на земле. Но Бог судил иначе, Он оправдал и возвеличил Иова.
