Шли они уже несколько часов. Рота двигалась взводными колоннами. Тащили с собой обоз – несколько саней с боеприпасами и ротным имуществом. С ними шел взвод сорокапяток.
В голове колонны несколько раз вспыхивала стрельба. Но тут же все затихало. Передовое охранение уничтожало какой-нибудь немногочисленный немецкий гарнизон в очередной деревне, который встречал колонну пулеметным и автоматным огнем. Бойцы лишь видели в снегу на обочинах полузаметенные снегом трупы немецких солдат и полицейских. Рассматривать убитых было некогда. Вот сволочи, думал Отяпов, всего-то месяц-другой, как немец здешние просторы занял, а уже желающих ему служить – орава! Неужто и у них в Отяпах кто-нибудь из местных повязку надел? А что, очень даже может и такое случиться. Он начал перебирать в памяти всех мужиков, кого не успели забрать на войну, и не мог найти ни одного такого, на кого можно было бы подумать, что он может служить немцам. Но тут же представил, какая жуткая жизнь, должно быть, в оккупированных деревнях, и снова тревога за своих охватила его смутным холодом.
Командиры все время поторапливали.
– Давай, давай, ребята! Шибче! Шибче! – сердито пробасил сквозь забитые снегом густые усы сержант-артиллерист и повелительным жестом махнул оказавшимся рядом пехотинцам.
Левая пристяжная упала на колени и испуганно заржала. Отяпов схватил ее за узду и потянул на себя:
– Ну, милая, давай, тянись, недолго нам уже осталось. Светает.
Потом начался спуск. Артиллеристы, как дети на горке, тут же повисли на длинном стволе сорокапятки, ухватились за щит, задерживая ее движение, чтобы орудие своей тяжестью не придавило передок с зарядными ящиками и не поломало ноги лошадям. Послышался смех. Отяпов, тоже ухватившись за заиндевелый наклонный щит, увидел одного из лейтенантов. Тот широко улыбался. Полушубок его был расстегнут, и в распахе от потемневшей от пота перетянутой ремнями гимнастерки парило. Ишь разгорелся, подумал о нем Отяпов, как все равно к теще на блины едет… Видать, еще не попадал в настоящее-то дело. Ну, скоро будет ему и теща, и блины, и мерзлая глина в нос…
То, что рядом, в ротной колонне, шли артиллеристы, успокаивало. Пушка – это тебе не винтовка. Шрахнет – и танк неживой…
Они еще не наступали. За всю войну, с самых летних боев, ни разу. Была одна шальная контратака на Рессете. Но и она, считай, закончилась плохо. Не победой. А тут – настоящее наступление. Говорят, несколько дивизий двинулись вперед. Кавалерия. Танки. Артиллерия. На санях везли минометы и ящики с минами. Где-нибудь в хвосте колонны двигались и «катюши». Какое ж наступление без «катюш»? Начальство это обязательно предусмотрело и позаботилось о нашей пробивной силе, с надеждой и даже уверенностью думал Отяпов. Как стреляют «катюши», он видел. Сила!
Рядом хрустел снегом и покашливал Гусёк. Гуську, как бывалому воину, перед маршем выдали несколько гранат и два запасных диска к ППШ. Начальство его уже заметило. Что ж, заслужил делом. Отяпов видел, как тот раза два снимал рукавицу, ощупывал дымящимися пальцами свой автомат, выковыривал из-под спусковой скобы и рычажка перевода огня набившийся снег. Молодец, матчасть соблюдает в чистоте и готовности. Надо ж, какой солдат получился! А сколько таких ребят полегло, сколько в плен пошло, тут же затосковал Отяпов. Не вывели, не сберегли для Родины и Красной армии своих надежных бойцов. Отяпов вспомнил капитана Титкова. Где-то тут, рядом, опять командует батальоном капитан Титков. Сволочь такая…
Рассвет их застал в поле. Только что миновали деревню. Бойцы с тоской и надеждой посматривали на дворы. Хаты стояли нежилые, с выбитыми окнами и сорванными с петель дверями. Германец похозяйничал, определил Отяпов. Но ничего, хоть не пожег. Заткнуть сеном оконные проемы, навесить двери, протопить печи – и завалиться на отдых… Самое время. Днем-то продолжать марш опасно – не ровен час, самолеты налетят. Но деревню они миновали в том же темпе. Командиры молчали. Теперь оставалось надеяться, что на дневку их остановят в лесу.
Дорога впереди была прочищена. Но снег валил и валил, поземка гнала косяки снежной крошки по полю и оседала здесь, как туман в противотанковом рву. Белые тугие барханчики росли буквально на глазах. Колеса орудий вязли в них. Лошади совсем ослабли, и ездовые попрятали кнутья, кнут был уже бесполезен.
Наконец и поле осталось позади. Дорога пошла чище, легче. А ветер уже не так трепал солдатские шинели и полушубки, не сек ледяной крошкой по глазам, не жег щеки.
И вот в голове колонны родилось и радостной птицей пронеслось по заполненной войсками дороге:
– Стой! Принять в сторону! Привал!
Принять в сторону можно. Полезли в снег. Местами проваливались по пояс. Вокруг елей обтаптывали снег, ломали лапник и тут же валились на охапки и засыпали, даже не сняв вещмешков и не отряхнувшись от снега.
Подошла ротная кухня. Старшина начал раздавать горячую кашу. Перво-наперво накормили артиллеристов. Бойцы стояли с котелками наготове и терпеливо ждали, когда пройдут сорокапятчики.
– Ну, ребята, – сказал лейтенантам Отяпов, – вы ж и воюйте не хужей, чем на кухне.
Те засмеялись. Эх, дети, подумал Отяпов. Такие не погубили бы орудия. Без орудийной поддержки роте в бою – беда.
Только успели ложки облизать и рассовать их по укромным местам – кто за голенище, кто в нагрудный карман, кто куда, прибежал ротный:
– Отделение Отяпова и саперы! Ко мне!
Вот тебе и привал. Вот тебе и отдых.
Ротный нахватал их пятнадцать человек. Из штаба полка прибыли лыжники, тоже человек пятнадцать. С ними старший лейтенант. Разведка. Все при автоматах. Кое у кого трофейные. Разведчики с трофейным оружием щеголять любят.
Артиллеристы быстро отвинтили и сняли с осей колеса одной из пушек. Пушку приладили на сани, притянули проволочными скрутками. И – вперед.
Задачу старший лейтенант из полковой разведки поставил уже в пути: впереди деревня, немцев в ней немного, человек двенадцать, но при зенитной установке и двух пулеметах и этот чертов гарнизон необходимо было взять любой ценой. Из лазарета прислали две санные повозки с санитарами. И Отяпов в одной из санитарок сразу разглядел Лидку Брусиленкову. Та тоже махнула ему рукой, радостно улыбнулась. Опять им выпала доля хлебнуть чего-то непонятного и вовсе нерадостного. Хотя встреча с родней – какая она ему родня? – Отяпова обрадовала.
Шли около часа. Свернули в лес. Затихли. Ездовые соскочили с саней, гладили заиндевелые морды лошадей, чтобы те не заржали.
Деревня рядом. В ней тихо. Может, ушли? Германец, он хоть и смел, и хороший вояка, а все одно умереть от пули боится. А тут на него такая силища прет.
