Судьба человека. С любовью к жизни - Борис Вячеславович Корчевников

Михаил Боярский

Все пройдет, только верить надо

«Для мужика потерять свободу – это все равно как сесть под седло. Упаси бог, я свободный конь», – так про себя думал двадцатисемилетний актер Михаил Боярский. Однако страх потерять любимую женщину оказался сильнее страха перед браком. Когда его партнерша по сцене и возлюбленная, Лариса Луппиан, выдвинула ультиматум «или женись, или уходи», Михаил Боярский согласился на штамп в паспорте. В прошлом году они отметили рубиновую свадьбу. 40 лет их совместной жизни безоблачными не назовешь. Были и финансовые трудности, и проблемы с алкоголем, и тяжелые болезни. Однако самым трудным испытанием для семьи стала слава, которая обрушилась на Боярского после роли д’Артаньяна в «Трех мушкетерах». Поклонницы преследовали его и днем и ночью, дежурили у подъезда, лезли в квартиру через окно. Он жил на первом этаже. Несколько раз он оказывался на грани жизни и смерти, но всякий раз ему как будто бы еще один шанс дарила судьба, судьба Михаила Боярского.

Никто из внуков не знал Александра Ивановича. Его фигура видится в нашем воображении расплывчато, иногда противоречиво, подчас даже в мистическом свете. С детства мне запомнилась такая фраза: «Пострадал за веру».

– Я по-другому его воспринимаю. Почему-то мне запомнилась фраза отца: «Если бы дед был жив, это был бы самый лучший дедушка. Тебе бы так повезло с ним!» Я всегда думал, что дед меня любил бы и выходил со мной куда-нибудь гулять, на карусели. Дедушка был архиерей, служил. Репрессии не были непосредственно на него направлены, тут никакой конкретной личности – это было поголовно, всех священников тогда забирали и в итоге расстреливали. Мы не знали, где находится дедушка, думали, что он иммигрировал или скрылся от репрессий, но папа узнал, что его расстреляли в 1937 году. Потом открыли архивы, и можно было даже узнать, кто подписал приказ о его расстреле, я хотел поехать к этой семье, но засомневался. У нас была питерская семья с чеховским уклоном: интеллигенция, гуманитарии, любящие театр, помогающие людям.

Наши мамы и папы рано или поздно уходят. Я вот думал: «Любил ли я маму или нет?» Судя по всему, как-то очень странно. Я никогда не думал: «Дай-ка я сегодня в школе получу отметки, чтобы маме сделать приятно. Дай-ка я сегодня пойду в поле, сорву цветы, чтобы сделать маме приятное». Я специально ничего не делал. А когда мама стала болеть, а потом и ушла из жизни, я подумал: «А почему же я не сделал-то ничего?» Потому что любовь – это не подарки, это просто постоянное пребывание вместе, как сообщающиеся сосуды. Сегодня я живу так: хожу в магазины, езжу на западных машинах, отдыхаю, где хочу. А мама этого ничего не видела. Она даже за границей ни разу в жизни не была, никогда ничего не покупала, а только доставала, и все для ее сыночка, чтобы Миша поел вкусно, одет был опрятно. Любая радость в стране меня приводит в печаль, потому что этого мама не видела. Теперь же можно взять и купить билет, не выходя из дома, можно из магазина заказать себе продукты, холодильник любой можно купить. А она в очереди стояла. Ничего этого не было, но они не были несчастны. У них была такая радость оттого, что рядом были дети, семья – пока еще жива-здорова, работа есть. Но все равно очень обидно, что родители ничего этого не видели. И каждый раз думаю: «В неоплатном долгу нахожусь».

Вообще мама была не очень «за», чтобы я женился на Ларисе. Она, как все нормальные мамы, держала женщин от меня на расстоянии, но не совалась с выбором никогда: «Вот я тебе рекомендую эту или другую». Когда я привел Ларису, она очень сдержанно отнеслась к моему выбору и сказала: «Я Ларису люблю за то, что она сумасшедшая мать». Вот эту я фразу мамину запомнил навсегда. Для нее неважно было, как я к Ларисе отношусь или как она ко мне, важно, как она относится к нашим детям.

Папа не успел увидеть моих детей. Он ушел первый. Но он обратил внимание на очень способную актрису, которая появилась в театре Ленсовета. Я говорил ему, что у меня есть взгляды на эту девушку, и он сказал: «Девчонка растет не по дням, а по часам». Мне стало приятно, он меня поддержал. Да и у меня губа не дура, я видел огромное количество студенток и красивых женщин, но Лариса меня очень привлекла тем, что она человек талантливый и, помимо того, интересная женщина. К тому же я почему-то чувствовал – она должна быть замечательной матерью. У меня такой талант – разглядеть в женщине лучшее. Это могу только я. В Ларисе было одно важное качество для меня – она очень естественна. Я был несколько раз знаком с очаровательными, красивыми женщинами, но каждый раз, когда они неловко себя чувствовали, – становились безумно некрасивыми. Ларка могла ляпнуться в лужу, но ничего не происходило, улыбалась и была абсолютно естественной, собой. С Ларисой было так легко, всегда абсолютно спокойно, свободно, и мне не приходилось быть зажатым. То, что я был нищий, ее вполне устраивало, что был неопытный, тоже устраивало.

Когда я в институте увидела Мишу впервые, он был побрит наголо – уж не знаю, в связи с чем, и выглядел как бандит. Так что серьезного внимания я на него не обратила, тем более что он тогда встречался с очень красивой девушкой, казачкой. Мы редко виделись, потому что учились на разных курсах. А уж когда он пришел в театр Ленсовета и мы вместе стали репетировать спектакль «Трубадур и его друзья», то присмотрелась к нему, и он мне очень понравился.