Когда поступил приказ начать наступление, ни один солдат дивизии «Викинг» не пожалел об этом, мы приготовились к атаке быстро и с легким сердцем.
– Ура-а-а, за Сталина! Ура-а-а, за Сталина!
Цепи русских устремляются на нас с бешеным ором.
Некоторые из них обнажены по пояс и ничем не экипированы, кроме пилоток. Они атакуют с примкнутыми штыками, пренебрегая опасностью, хотя огонь пулеметов косит их сотнями, образуя большие бреши в атакующих рядах.
– Ура-а-а, за Сталина! Ура-а-а, за Сталина!
В соответствии с пропагандистскими листовками красные презирают смерть. Они даже не думают о ней.
Когда же красного поражает пуля или осколок, он катается по земле, как младенец.
– Ура-а-а, за Сталина! Ура-а-а, за Сталина!
Третья волна наступающих войск стремительно катится на нас.
Лица большевиков перекошены. От ненависти или страха? Кто скажет? И все же растут груды трупов. Настоящая бойня, мертвые и раненые в одной массе.
Когда ряды атакующих сильно редеют, выжившие останавливаются в нерешительности и, объятые страхом, поворачивают назад. Но они встречают следующую цепь атаки, которая бежит с криками «Ура-а-а, за Сталина!».
Тра-та-та-та – строчат пулеметы.
И так час за часом, пока они не извлекут урока.
И один Бог знает, когда это случится. У них ведь необъятные резервы живой силы. И все же в этот раз им потребуется несколько часов, чтобы доставить подкрепление.
Между тем немецкие танки идут в наступление и быстро прорываются через дезорганизованную оборону противника.
Громыхая на полной скорости через вспаханные поля и дороги, опрокидывая постройки, стоящие на пути, сбивая мертвых и раненых в одну кровавую массу, они упорно движутся вперед с жутким воем сирен. Они открывают путь мотопехоте и войскам СС.
Солдаты «Викинга» бегут за танками, пуская в ход автоматы, ручные гранаты, огнеметы и, конечно, бесценные кинжалы СС.
26 июля. Из тренировочных лагерей в Богемии (Чехии) и Моравии прибыл новый контингент добровольцев.
Проходя мимо небольшой группы новичков, получавших экипировку, я заметил вдруг Михаэля Стинсмана.
Стинсман! Невероятно.
Я подошел и похлопал его по плечу:
– Михаэль, старина! Что ты здесь делаешь, черт возьми?
Он быстро обернулся:
– Петер Нойман! Ну и ну! Ну и ну!
Михаэль издал продолжительный свист, когда увидел серебряный квадрат на лацкане моего кителя. Он не переставал с удивлением покачивать головой.
– Лейтенант! Это ж надо! Я слышал от Клауса, что ты офицер и служишь в «Викинге», но все равно я не думал, что встречусь здесь с тобой.
Я положил ему руку на плечо:
– Искренне рад увидеть тебя снова, Михаэль. Как там Виттенберге? Расскажи, каким образом ты надел этот мундир? Я всегда полагал, что СС тебя не привлекает.
Он смотрел на меня, слегка улыбаясь.
– Знаешь, народ меняется. Я принял решение в декабре. После того как папа Рузвельт начал показывать зубы. Во всяком случае, мне показалось, что все мои друзья на фронте. – Он предложил мне сигарету. – Кроме того, не я один здесь из Виттенберге. Несколько недель служба пропаганды СС читала нам лекции о Шиллере. Поразмыслив над ними, я решил, что лучше уехать в Брауншвейг, чем горбатиться с киркой и лопатой в Имперской трудовой службе.
Мне показалось, что он преднамеренно сдержался, чтобы не добавить: «…и остаться в покое».
Мы стояли у складов снабжения 2-й роты, где я рассчитывал найти Франца и Карла.
Поставив ногу на ступеньку лестницы, Михаэль добавил:
– В Брауншвейге время не теряли. Там была школа подготовки мотопехоты СС. Больше мы не возвращались в Виттенберге. Оттуда в Позен-Трескау (Трескау близ Познани. – Ред.), затем в Невеклов к югу от Праги, где находился анвертерлагер (лагерь обучения кадет СС). И вот я здесь.
В моей голове молнией мелькнула одна мысль. Что он говорил тогда – о своей еврейской матери?
Возможно, чуть напрягшись, я повернулся к нему.
– Скажи, Михаэль, ко мне это не имеет отношения, но как ты выпутался из…
– Из?.. – спросил он, став вдруг серьезным.
Между нами установилось минутное молчание. Затем мы направились в караульное помещение на первый этаж.
У двери Михаэль сказал:
– Знаю, что ты имеешь в виду. Только прошу тебя не говорить об этом ни одной душе!
Он произнес последние слова усталым голосом, затем пожал плечами.
– В любом случае это действительно ничего не значит. Мог бы я отделаться? Отправиться в Тарнув? Мне это надо?
Я грубо схватил его за руку.
– Но, боже мой, дружище! Что тебя заставило выбрать СС?
Он поджал губы.
– Не могу понять! Может, вызов судьбе или для жизненного опыта, а может, чтобы показать… кому-то из них!
Справившись в караульном помещении, где можно найти Франца, мы спустились в мастерскую по ремонту танков в подвальном помещении. Механики чинили поврежденные бронетранспортеры и танки.
Мы быстро нашли Франца. Увидев Михаэля, он вознес руки к небу:
– Стинсман! Боже мой! Ты решил провести отпуск на Черноморском побережье, да?
Пока они с большим энтузиазмом хлопали друг друга по спинам, я оглядывался вокруг в надежде увидеть Карла.
– Ты не найдешь его здесь, – сказал Франц, увидев мои старания. – Вместе с одним сослуживцем из 3-й роты он уехал с заданием. В Кривой Рог. Не думаю, что они вернутся до вечера.
– В любом случае приятно видеть вас обоих снова, – сказал удовлетворенно Михаэль. Он взял меня за руку. – Пойдем. В этой дыре должно быть какое-нибудь место, где можно выпить. Выпьем в честь воссоединения нас четырех или трех – в честь старого ордена рыцарей Виттенберге! – добавил он, смеясь. – Но кто я такой, чтобы приказывать? Я жалкий рядовой между парой лейтенантов!
28 июля. Ростов-на-Дону отвоевывается у красных в сражении за каждый дом (Ростов-на-Дону был захвачен немцами 23 июля. – Ред.)
Весь город объят битвой.
Два дня мы ведем атаки на то, что осталось от гигантской фабрики, которая, говорят, производила джем. В ней засела целая советская рота, которая держит под обстрелом привокзальную зону и сортировочную станцию.
Позиция ужасно опасная для нас. Вокруг привокзальной площади, которую мы занимаем, располагаются еще не зачищенные здания. Красные ведут из окон огонь очередями из пулеметов или новых противотанковых ружей Дегтярева, которые имеют большую пробивную силу. (Однозарядное ПТРД образца 1941 г. (появилось в августе). Ее 14,5-мм пуля с металлокерамическим сердечником пробивала броню толщиной до 35 мм на дистанции до 300 м. – Ред.)
– Если так будет продолжаться, нам всем достанется! – кричит мне на ухо Либезис.
Однако не остается ничего другого, кроме как держаться. По крайней мере, до тех пор, пока основные силы роты не окружат фабрику и вокзал.
