- У меня тоже были мысли о Теккерее. Пусть не главные, но были. Я его взяла не потому, что остальных викторианцев разобрали. Я знала и знаю, что не было в прозе живее женщины, чем Ребекка Шарп. Это абсолютно точно. Хотя бы потому, что я не хотела бы с ней, живой, встретиться на улице или в гостях. Как, например, вчера, - улыбнулась Инга и тут увидела подходившего к ее столу Алексея Васильевича. Он все так же был строен, тонок и изящен, хотя под его серым в мелкую клетку пиджаком был надет пуловер.
- Успешно? - спросил он довольно громко, присаживаясь на еще не занятый стул Бороздыки. Злая старуха, три часа назад шикнувшая на Ингу и Игоря Александровича, на этот раз, оторвавшись от книги, ничего не сказала.
- Средне, - ответила Инга и стала складывать в папку полуисписанные листы и блокнот Игоря Александровича. "Вечером, - решила, - отдам ему вместе с рефератом."
- У меня тоже сегодня не клеится, - вздохнул доцент, намекая, что вчерашней встречей жены и аспирантки он совершенно выбит из колеи - и это само по себе неприятное происшествие в то же время сближает его и Ингу.
Аспирантка это поняла. Но сегодня ей не хотелось, чтобы он считал, будто у них сходные эмоции и они понимают друг друга с полуслова.
- Мне сказали, что я бездарна, - сказала идя рядом с Алексеем Васильевичем по ковровой дорожке. Она несла папку, доцент - томики Теккерея.
- Это кто, мой брутальный брат так отличается? - спросил Сеничкин, открывая перед Ингой дверь.
- Нет. Ваш брат вполне мил. Зря на него напустились. Человек надеялся на реферат. Это для него ведь больше, чем аспирантура. Это же для него свобода. Избавление от муштры.
- Шутите. Какая там муштра. Он бездельничает больше нас с вами. Да и потом он сам туда полез. Бросьте, Инга. У мальчика не хватило нервов, а по всей вероятности, и сил. Вот он и остался в своей казарме. Экспонат ничего... Но, поверьте, никакого характера и воли.
- Все равно вы безжалостный родственник.
- Нет, не насовсем, - улыбнулась девушке на выдаче. - Я еще вернусь. Вам куда? - спросила Сеничкина, когда они спустились в гардероб.
- Я за вами зашел, - пожал плечами Алексей Васильевич. Улыбка не покидала его тонкого, твердого и красивого лица. Он не хотел обижаться и принимал легкое Ингино раздражение как само собой разумеющееся последствие вчерашней встречи с Марьяной. Сейчас они покинут библиотеку, оседлают где-нибудь в тихом кафе столик и все уладится.
- Мне надо в Кремль!
- Ого! - поддакнул доцент. Он считал, что это шутка, но поскольку смысл шутки был ему неясен, он заслонялся все той же снисходительной улыбкой. - Долго пробудете?
- Зависит не от меня.
- Ну, я все равно подожду, - сказал Сеничкин, принимая ее пальто от гардеробщика.
Солнце на минуту пробилось сквозь быстрые кучевые облака и на внутреннем дворике библиотеки стало веселей и просторней. Инга, едва сдерживая смех, взглянула на взявшего ее под руку доцента. Доцент и выглянувшее солнце как бы подталкивали к этой распроклятой Кутафьей башне. Собственно, ей надо было не в самую башню, а в пристройку.
- Может, мне пойти с вами? - предложил доцент, когда они пересекли Моховую улицу и подошли к Кремлю.
- Но вас ведь не просили. - Она чувствовала, что доценту тоже не по себе, будто они идут не в Кремль, а в другое учреждение на совсем другой площади. - Спуститесь в сквер. Я постараюсь не задерживаться.
Она поднялась на несколько ступенек и открыла дверь. Это было типичное бюро пропусков с окошечком, с сержантом внутренних войск и стоящим вдоль стены рядом откидных, как в кинотеатре, стульев. На одном из них сидел странный человек в тулупчике, не то пьяный, не то душевнобольной.
- Тогда к Вячеславу Михайловичу, - ныл человек.
- Товарища Молотова тоже нет, - равнодушно ответил сержант. - Иди, отец.
- Ну, тогда... к этому... ну, к Микояну Анастасию Иванычу.
- Нету, нету. Все заняты, - повторил сержант. - В окошечко, девушка, кивнул Инге, когда она достала из папки запечатанный конверт.
- Спасибо, - робко ответила аспирантка, удивляясь здешней вежливости.
- Вот, пожалуйста, - протянула в окошечко курчевское послание.
- Хорошо, передадим, - сказал сидевший за столом ниже окошечка другой сержант. - Что-нибудь еще?
- Нет. Я не знаю, - смутилась Инга.
- Передадим, не волнуйтесь. Всего хорошего.
- Спасибо, - тупо повторила Инга и повернулась к двери.
- Тогда к товарищу Первухину... С Первухиным собственноручно знаком, не унимался душевнобольной, не припоминая имени-отчества новоявленного государственного деятеля.
"Бедный", - подумала Инга, но на просителя не обернулась и с чувством непойманной птицы выпорхнула из этой кирпичной пристройки.
Доцент стоял в сквере, на предпоследней ступеньке лестницы. С Манежной улицы была видна только его голова в большой шикарной шапке. Инга спустилась в сквер.
- Не приняли?
- Нет. Все в порядке.
Солнце опять запуталось в тучах. Стало пасмурно. Но груз был сброшен с души и Инга улыбалась, глядя на доцента.
- Куда пойдем? - спросил Сеничкин, радуясь перемене Ингиного настроения.
- Все равно. Погуляем по скверу.
- По скверу... - повторил он тихим эхом и оглянулся, словно искал на снегу следы автомобильных шин: не может ли тут появиться на своем "козле" Марьяна?
- Знаете, я, как все мужчины, не умею говорить о любви стоя.
- Знаю. Читала в "Прощай, оружие!". Но вы не лейтенант Генри.
- А вчерашний лейтенант разговаривал с вами на ходу?
- Вчерашний лейтенант хотел поймать такси, но удовлетворился и подземным транспортом. Впрочем, он свел меня в ресторан.
- Ну, и мы пойдем, - быстро сказал доцент и взял ее под руку. Так он чувствовал себя уверенней, хотя, казалось бы, на глаза жене лучше попадаться, когда идешь с чужой женщиной на некоторой дистанции.
- А жены не боитесь? - спросила Инга. - Она у вас личность.
- Боюсь, - признался он честным шепотом. - Но когда с вами, не так страшно.
Она не нашлась что ответить. Он обезоруживал ее своей искренностью.
- Это целая история, Инга, - печально вздохнул Алексей Васильевич, сжимая ее руку. - Вы, конечно, скажете... вернее, подумаете, что каждый народ достоин своего правительства, а каждый муж - своей жены, что браки заключаются на небесах и, короче, - ты этого хотел, Жорж Данден...
Он остановился, надеясь, что аспирантка его перебьет, но она молчала. Ей было неловко, страшновато, немного стыдно и чрезвычайно любопытно. Они вышли из пустого Александровского сквера (был четверг, во вновь открывшийся Мавзолей к двум вождям не пускали) и, обогнув Боровицкие ворота, спустились на набережную. Сеничкин выбирал менее людные места. Но голос у него был честный и откровенный и, не замечая холодного, бьющего прямо в лицо ветра, Инга была вся внимание.
