Катичев предпринимает безумную попытку атаковать дивизию. По крайней мере, хотя бы посеять панику и попытаться арестовать руководителей офицерского мятежа. Но видимо, время совместной работы и службы не прошло для афганских офицеров даром. Атакующих встретил мощный огонь артиллерии. А по данным вездесущего Ашима, дивизия сама готовилась к наступлению на аэродром. Замер лишь город, ожидая развязки.
И тогда советники пойдут на хитрость. Пять танков зайдут в тыл дивизии, откроют интенсивный огонь по артиллерийской позиции. Катичев, поднявшись в воздух на вертолете, дождется, когда артиллеристы начнут разворачивать орудия, и даст сигнал замершему в засаде Танаи. Тот всего с одним танком и всей имеющейся пехотой ворвется в городок прямо через центральные ворота. И вновь плац артполка обагрится кровью, но на этот раз тех, кто только недавно сам расстреливал коммунистов. Солдаты, так до конца и не понявшие, что же на самом деле происходило в дивизии, вновь начнут переходить на сторону Танаи.
Когда Катичев приехал в дивизию, около трехсот человек уже было расстреляно, одиннадцать тысяч обезоружены, оставшаяся тысяча разбежалась. Со складов были сорваны засовы, но само оружие тронуть не успели.
Станислав Яковлевич приступит к формированию практически новой дивизии. Шах Наваз Танаи еще некоторое время будет наводить страх в провинции своей жестокостью по отношению к тем, кто участвовал в беспорядках. В середине восьмидесятых он станет министром обороны Афганистана, а 6 марта 1990 года предпримет попытку государственного переворота. После ее неудачи сбежит в Пакистан.
Юрия Борисовича Богданова похоронят в подмосковном городке Щелково, посмертно наградят орденом... Дружбы народов. Жена Бизюкова с двумя сыновьями получит квартиру в Краснодаре. Станислав Яковлевич Катичев после возвращения в Союз возглавит Челябинский облвоенкомат.
А разграбленными в Герате окажутся только два дома: Богданова, рассчитывавшегося за шерсть наличными и имевшего в доме деньги, и майора Бесфамильного. У него пропадет радиоприемник с вмонтированным в него передатчиком. Возле обоих домов люди видели местного врача...
Погибнет через какое-то время и Ашим. Он будет первым, кто захватит у душманов химические гранаты. Их решат демонстрировать в Кабуле иностранным корреспондентам, а Ашим с приклеенными усами и бородой станет давать интервью и пояснения. И все равно, несмотря на маскарад, кто-то узнает его, и, когда он появится около своего дома в Кабуле, убийца нажмет спусковой крючок пистолета.
Документ (переписка советского посла с МИД):
"Запись беседы с послом Франции в ДРА Жоржем Пиррушем.
27 марта 1979 года.
...Посол спросил, были ли во время событий в Герате жертвы среди советских специалистов.
Сказал, что шальной пулей был убит один советский специалист (фактически погибло три специалиста, но об этом решили в дипкорпусе не говорить).
А. Пузанов".
Документ (переписка советского посла с МИД):
"Запись беседы с послом Ирака в ДРА Аль-Шави.
27 марта 1979 года.
...Посол... сказал, что правительство Ирака считает недавние беспорядки в провинции Герат явлением нормальным для любой революции. Революция, свергшая определенные классы, всегда сталкивается с их сопротивлением, поэтому это не вызывает удивления.
А. Пузанов".
Глава 15
ГЕРАТСКИЙ ДУШ ДЛЯ "БЕЗБОЖНОГО" КАБУЛ А. - "ЧЕТВЕРКА" ИДЕТ ВА-БАНК. ПРЕЕМНИК - ТОТ, КТО ХОРОНИТ. - ПЕРВАЯ ПРОСЬБА О ВОЕННОЙ ПОМОЩИ. - СЛУШАЙТЕ "ГОЛОС АМЕРИКИ"...
Холодным оказался гератский душ для Кабула. Святая святых, надежда и опора - сама армия! - посмела выступить против революции и народной власти. Кому тогда можно верить?
Нешуточными оказались и антиправительственные группировки, к марту поднявшие голову, и в особенности "братья-мусульмане". Правительство поспешило окрестить их "братьями-дьяволами", но идеи, провозглашенные ими, находили все большую поддержку в стране. Поставив во главу угла борьбу за чистоту ислама, объявив своей конечной целью исламскую революцию "без Советов и Запада", они сумели за год поднять против "безбожного" Кабула вполне реальную силу. К тому же правительство Тараки нет-нет, но и само давало поводы для недовольства собой. Было казнено несколько мулл, наиболее активно выступавших против правительства, а "Пуштунвалай" в кодекс чести включает и кровную месть. Месть же верующего за своего учителя священна, и, по афганской пословице, даже если она настигла противника и через сто лет, все равно это сделано быстро. Недовольство в армии тоже родилось не на пустом месте: по декрету Ревсовета земля отбиралась не только у помещиков, но и у среднего сословия. А именно из него состоял костяк офицеров афганской армии, да и служивого люда тоже.
И когда вслед за гератским мятежом вспыхнуло восстание дивизии в Джелалабаде, уже на юге страны, это подлило масла в огонь борьбы и среди высшего эшелона власти, все еще выбирающего формы и методы руководства. Оказалось, что с уходом "Парчам" и изгнанием из армии сторонников Кадыра эта борьба не только не прекратилась, а, наоборот, усилилась. Теперь уже халькисты сами разделились на две группировки: "твердых" - во всем поддерживающих Тараки, и аминистов - идущих за Амином и исполняющих только его распоряжения. В определенной мере плохую услугу Афганистану оказали создаваемые под звуки литавр политорганы в армии, призванные, казалось бы, укреплять власть. Но державший под своим присмотром армию Амин сделал все, чтобы политработниками назначались только преданные ему люди. И уже назывался Хафизулла "командиром Апрельской революции", и размеры его портретов стали достигать размеров портретов самого Тараки. Невооруженным взглядом было видно, что "верный ученик" если еще и не стал на одну ступень с "учителем", то это - дело недалекого будущего.
Оно могло наступить для Амина - с его огромным организаторским даром и мощной поддержкой в армии - хоть завтра, но находились рядом с Тараки еще четверо его любимых "сыновей" - главные участники переворота 1973 года и апрельских событий - Ватанджар, Гулябзой, Сарвари и Маздурьяр. И если Амин видел в них лишь распутную, дорвавшуюся до власти, выпивок, женщин и гуляний молодежь, то Тараки все же почитал их заслуги перед родиной и революцией и тоже держал хоть и за младших, но сыновей. Четверка платила ему своей преданностью, и именно от них пошло определение "твердых" халькистов. В отличие от "учителя", они к тому же не только видели, но и на себе ощущали мощное давление Амина, который пока только намеками, деликатно, но старался подвести Тараки к тому, чтобы убрать их из руководства страны. Дабы не позорить революцию, не разлагать остальных.
