Нулевая отметка трубы, огромный «0» на щите. Тут же на специальной площадке популярная информация о «трубе»: как строилась, как эксплуатируется, что стоит за словами «последнее слово техники». Переварить информацию помогает мне провожатый Лайол Ванберген. Он тут работает восемнадцать лет. Участвовал в стройке, исполнял должность инспектора по охране природы. В этой должности и поныне. Более двадцати раз Лайол проезжал вдоль трассы нефтепровода. Лучшего собеседника и не надо.
«Высадка на Луну Америке стоила двадцать миллиардов долларов. Нефтепровод обошелся в восемь миллиардов. В частном предпринимательстве США это самое большое вложение капитала». Затраты окупились в семь лет. И хотя эксплуатация нефтепровода стоит немалых денег, по трубе уже течет чистая прибыль.
Строили нефтепровод три года и два месяца. Сначала проложили дорогу. Она стоила триста миллионов долларов. И вдоль дороги разместили двадцать девять строительных лагерей – жилые постройки, склады труб, техники. Все доставлялось автомобилями и самолетами «Геркулес», с грузом в двадцать тонн они приземлялись на грунтовые площадки. По всей трассе кипел человеческий муравейник – семьдесят тысяч рабочих. Удержать их в этом очень суровом краю могли лишь очень хорошие заработки. По нынешней стоимости денег – две-три тысячи долларов за неделю. Девизом стройки было слово надежность. Наибольшие хлопоты доставили не горы (два высоких хребта), не болота и реки – вечная мерзлота! Нефть из земли на поверхность выходит горячей – восемьдесят градусов. Шестидесятиградусной она поступает в нефтепровод. Надо было предупредить таянье мерзлоты, что привело бы к разрыву трубы. По этой причине лишь половина ее проложена под землей. Во многих местах труба покоится на опорах. Они тоже от нагрева солнца и от тепла нефти могли бы просесть в мерзлоте. Чтобы этого не случилось, опоры снабжены специальными радиаторами, отдающими тепло атмосфере. В местах возможных землетрясений трубу поместили еще в резиновые хомуты, позволяющие ей без разрыва колебаться на три метра в каждую сторону по горизонтали и на полтора метра по вертикали.
Лайол по памяти перечисляет мне, сколько на трассе возведено мостов, сколько переходов сделано для животных, сколько поставлено опор и сварено швов. Пятьдесят пять инженеров по охране природы следили за стройкой.
– И были протесты-запреты?
– Были. В одном месте, например, трассу меняли из-за того, что обнаружили на пути гнездовье редких птиц кречетов. По статье «осквернение ландшафта» были запреты на выемку гравия. Ну и, конечно, следили за тщательным соблюдением всего проекта, согласованного с экологами.
20 июня 1977 года нефть пошла. Ее продвигали сначала под слабым давлением, и до Валдиза она двигалась тридцать восемь дней. Сейчас у нефти скорость велосипеда – десять километров в час, время в пути – пять с лишним суток.
Труба не мешает животным.
Подобно тому как кровь оставляет на стенках сосудов холестерин, нефть оставляет в трубе парафины. Предупреждая этот «склероз», раз в три недели в нефтепровод запускают «свинью» – снаряд из пластмассы. Двигаясь с током нефти, «свинья» чистит трубу, а кроме того, выявляет малейшие повреждения в ней. Анализируя электронную запись снаряда, нефтяники точно знают, где нужен особый контроль или даже замена участка трубы. «Бог миловал, было лишь несколько очень малых утечек нефти. Одна большая была вызвана взрывом (не установлено, кто и зачем это сделал)». И хотя ущерб от разлива нефти на суше не так велик, как на море, служба безопасности – самая важная служба нефтепровода. «Видите вертолет? С небольшой высоты по нескольку раз в день осматриваются все участки громадной трассы. По радио в центр наблюдатели сообщают обо всем, что замечено. На расстоянии восьми километров по обе стороны от трубы запрещено появляться охотникам. Появленье любого человека на трассе рассматривается как подозрительное».
Но главная опасность таится, конечно, в технологии перекачки продукта огнеопасного, а при разливах для всего живого губительного. Все возможности техники, в том числе спутниковая связь, использованы для раннего обнаружения любой аварии. Падение давления в нефтепроводе на один процент – уже сигнал прекратить ток в трубе. Одиннадцать компрессорных станций на трассе перегоняют за сутки два миллиона бочек нефти, обогащенной на месте отправки сжиженным газом.
Выслушав Лайола, я приложил к трубе ухо. Ни бульканья, ни подрагивания. Постучал пальцем – отозвалась не плоть нефтеносной трубы, а ее алюминиевая обертка. Мне показали нефтепровод в разрезе. Стодвадцатисантиметровая труба из стали особой прочности окутана пластиком, а сверху еще покрыта аккуратной алюминиевой оболочкой. В этой конструкции есть технический смысл, но и дизайнеры настояли на серебристом покрытии – «труба не должна оскорблять взгляда». И цель достигнута. Нефтепровод в тундре выглядит серебристой струной, дрожащей в мареве летнего дня. Олени под ним кажутся муравьями. И видя их мельтешение под трубой, понимаешь размеры «струны». Когда же сам стоишь у опоры, на много метров опущенной в землю, видишь на верхушке ее ребристый цилиндр радиатора, не дающего теплу опуститься в вечную мерзлоту, то и сам под трубой чувствуешь себя муравьем. А когда едешь день, два и видишь бесконечность серебристой змеи, то уходящей в гору, то сверкающей над болотом, то ныряющей в черный аляскинский лес, мысли о чуде приходят сами собой. И если при этом ты не увидел ни разу ни пятнышка нефти, ни брошенной железки, забытого ржавого тягача, ни застывшей кучи бетона, начинаешь верить: человек не всегда разрушитель природы, он может с ней и поладить.
По тундре мы едем долго. И все, что тут есть, – на виду. Сидят на стойках нефтепровода белые совы, олени подолгу бегут по дороге перед машиной, небоязливо стоят в тени под трубой. На озерах, повторяющих синеву неба, кулики, утки, гусыни с гусятами. В одном месте Лайол тихо притормозил и глазами показал мне в сторону от дороги. Шагах в двадцати сидела лиса с уже возмужавшим, резвым и любознательным выводком. В генетической памяти здешних лис человек пока что не значится существом, которого надо бояться. И я тут проделал маленький фокус, взбудораживший лес и восхитивший моего спутника, – семейство тундровых мышеедов подбежало к самой машине…
Едем все время на юг. Обернувшись, в бинокль еще можно разглядеть по синему белые пятна Ледовитого океана, а впереди сиреневыми зубцами уже обозначились горы Брукса. По 68-й параллели хребет отделяет северный тундровый склон к океану от лежащих к югу пространств Аляски. Тепло. Двадцать градусов. Но в любой день лета может повалить тут и снег.
Подъем в гору медленный, постепенный. Зеленая тундра какое-то время горбится холмами, потом холмы переходят в каменистые пологие склоны, и вот дорога идет уже между скал. В эти места со всей Аляски прилетают охотиться на медведей и карибу. В стороне от дороги взлетная площадка с двумя красными самолетами. Их можно нанять для полета в малодоступные уголки. Горы почти что голые. Лишь кое-где по ним буроватый дымок ивняков и ольшаников. Возле озер белеет пушица. Исчезли птицы, меньше стало оленей. Но на одном повороте Лайол тронул меня за локоть – медведь! Зверь улепетывал, погромыхивая камнями, для него человек тут – угроза. Во время строительства нефтепровода охота не разрешалась, и медведи приучились ходить в лагеря за подачками. Сейчас другие законы. Медведи их быстро усвоили.
Дорога вверх, вверх. Рядом идущий нефтепровод на буром склоне кажется позвоночником некогда жившего тут существа. Время съело реку нефти непросто. Насосная станция на пути похожа на средних размеров завод. Чистота такая, что, кажется, чинят на этом «заводе» часы, а не гонят по трубам нефть. Как в музее, нас попросили обувь оставить у входа и надеть шлепанцы. Громадного роста сержант, вооруженный радиостанцией воки-токи, биноклем и пистолетом, далеко не формально, хотя и был предупрежден о приезде, проверил наши бумаги – «извините, зона большого риска».
Там, где служащие охраны станции (десять человек) и девять нефтяников отдыхают, на стенах – ковры и гобелены, под ногами ковер, в столовой – гастрономический рай. Сделано все возможное, чтобы снять напряжение от работы. А оно тут большое. В производственных помещениях – шум, сравнимый с ревом самолетных турбин, и постоянная опасность пожара. Провожавший нас инженер Дэнни Сэндфорд дал нам наушники, шлемы, очки и подчеркнуто предупредил: «Снимайте все, что хотите, но не пользуйтесь вспышкой. Ее свет может включить систему тушенья пожара. В минуту мы будем затоплены морем воды и пены».
Полчаса мы ходили по компрессорной станции, уподобившись мурашам, попавшим в нутро телевизора. И сняли наушники с облегчением. Снаружи станции стоял наготове двухлопастный крошечный вертолет. Блестела тарелка спутниковой связи. На ней небоязливо сидела сорока. А на маленьком озере в стороне водную ванну принимал лось. «Наш постоянный сотрудник, – сказал Дэнни Сэндфорд. – Чуть вечер – он тут как тут. Кормится в ивняках и запивает обед водой».
