— Андрей, — обратился я к Филонову, — по ходу, мой должник заехал, 18k «зелени» висит. Вдобавок давал показания против меня. Давай-ка заберем его к себе в хату.
— Ну давай, — согласился Фил и записался к «куму».
Назавтра возвращения Филонова с кабинетов я ожидал с большим нетерпением.
— В общем, это он, — начал Фил, — и отчество, и год рождения совпадают. Правда, есть одно «но» — твой потенциальный «терпила» сейчас на больничке, на сердце косит. К тому же его мать подъезжала к кому-то из местного начальства и просила, чтобы после медчасти Илью подняли на «новый» корпус и определили в маломестную хату. Ну, хоть и с трудом, но я этот вопрос решил — после выписки будет у нас.
Через несколько дней Андрея Филонова заказали на этап — он не вовремя «поставил» одного таможенника в хате на деньги, у того брат оказался большой шишкой в Министерстве внутренних дел, и Фила отправили в лагерь.
— Дима, на днях к нам в хату поднимется один гусь, — обратился я к Батону, — мой должник. Мы с Филом все это замутили, ну да ты в курсе. Надо бы его со старта «прибить», чтоб и не дергался никуда.
— Давай, я только за, — согласился Батон.
— Я не знаю точно, когда его поднимут, да и никто еще, кроме его лечащего врача, не знает, но как только он зайдет в хату, я тебе «маякну», а сам залезу под одеяло и послушаю, что он будет «плести». Выведи его в разговоре на меня — он наверняка наговорит лишнего. Ну, не мне тебя учить, в общем.
— Хорошо, малюпас, — Батон все понимал с полуслова.
Прошло пять дней. Ближе к вечеру открылись «тормоза».
— Дима, это он, — прошептал я и юркнул под одеяло.
— Здоровенько, пацаны, — Илья быстро научился тюремной фене.
— Привет, проходи сюда, — подозвал его Батон. — Кто, откуда, статья?
— Из Минска. Илья.
— Статья какая?
— 212-я…
— А че это? — Батон умело играл «быка».
— Компьютерная…
— Хакер, что ли?
— Ну да, — неуверенно отвечал Сапрыкин.
— Знавал я одного молодого «чемодана» с такой же статьей… — задумчиво протянул Дима, — пересекался здесь с ним. Может, ты с ним знаком? Сергей зовут, фамилия вроде на «пэ».
— Знаю, конечно, — оживился Илья. — И хорошо знаю. Он же здесь, на тюрьме, баландером работает.
— Кем, ты сказал, работает? — Батон брезгливо поморщился.
— Ну в хозобслуге, баланду развозит.
— Интересная версия, но у меня другая информация.
— Да нет же, — стоял на своем Сапрыкин, — я точно знаю.
— То-о-о-о-чно… А ты не допускаешь, что можешь ошибаться? Я даже где-то и уверен, что ты ошибаешься, так как в «баланду» он бы точно не пошел…
— Да нет же, я ЗНАЮ!.. — Илья, похоже, был полностью уверен в своей правоте.
— Знаешь… А если выяснится, что ты лжешь? Ведь это интрига получится, негодяйский поступок, а ты знаешь, что делают с интриганами?.. — Дима поставил Сапрыкину на вид его же собственные слова.
Должен сказать, что лежать под жарким двойным одеялом и слушать этот затянувшийся диалог мне к тому моменту надоело. Я вылез из своего укрытия, обошел Илью — он сидел напротив шконки Батона и не мог видеть, что происходит у него за спиной, — резко сел рядом с Димой и положил свою левую руку Сапрыкину на плечо:
— Ну здравствуй, Ильюша! Не думал, что вот так встретимся? Можешь не отвечать — по лицу твоему вижу, что не думал… Земля-то… она круглая.
Несколько минут я сидел напротив него и с интересом изучал этого еще совсем недавно бывшего мне близким человека — не сказать, что друга, но мы вместе работали и развлекались. Человек может говорить нам все что угодно, но его истинная натура проявляется в поступках. И если на словах у него одно, а в действиях другое — нужно держаться от таких людей подальше. Не стоит прощать лжи никому, особенно друзьям. Проблема в том, что мы любим своих друзей и закрываем глаза на многие их на первый взгляд невинные обманы. Со временем эта ложь накапливается как снежный ком и больно бьет нас по голове — эти люди первыми и предают. Сапрыкину я прощал многое…
Голос Ильи уже перестал предательски дрожать, и лишь его глаза выдавали недавно пережитый ужас. Я вернулся на свои нары и подозвал его к себе. Ввел его в курс жизни в хате, рассказал, что можно делать, а чего не стоит, и сказал, что пока я в камере, его никто не тронет. Я давно не общался ни с кем, кого знал еще по свободе, — последним был Олег Бунас, и мне было интересно буквально все: новости и сплетни о жизни общих знакомых, обстоятельства дела Ильи и особенно то, как и когда он собирается вернуть мне долг. Выяснилось, что на протяжении полугода Сапрыкин и его подельник Артем Бурак снимали в банкоматах деньги по поддельным американским карточкам и таким образом украли около $200 тыс.
— Илья, до меня доходили слухи, что после того, как меня «приняли», ты работал на мусоров из отдела «К» — платил им, а также «стучал» и был чуть ли не личным водителем Новика и Миклашевича. Сейчас ты сидишь напротив меня. Здесь что-то не вяжется. Если ты представлял для них такой интерес… Короче, я хочу услышать твои объяснения.
— Взяли нас те же опера, что и тебя, — Новик и Миклашевич. Следак — Макаревич. Все это время я и Артем находились под подпиской о невыезде, но, как только начался судебный процесс, мне тут же изменили меру пресечения.
— С чего бы это?
— Помнишь, как мы с тобой в Испанию ездили?
— Такое забудешь. Словно вчера было…
— Так вот, я собрался туда отвалить. Начал оформлять «шенген», менты об этом как-то прознали и изменили мне меру пресечения. Так я и оказался в СИЗО.
— А что за история с «личным водителем»?
— Пару раз мусора просили встретить на машине их зарубежных коллег в аэропорту, не более того.
— Все ясно. Думал таким образом себе свободу купить?! Ладно, ты лучше скажи мне, зачем ты против меня показания давал? — перешел я ко второй части «марлезонского балета». — Не мог сказать, что «пластик» в твоем авто забыл кто-то из тех ребят, что уже уехали? Тот же Эррор, например, или Джоннихелл, не суть. Нет человека — нет проблемы. А я бы вообще все отрицал, и дело с концом. Развели тебя, как первоклассника. На первом же допросе сломался! — я начал выходить из себя.
— Сразу после того, как нас «взяли», я позвонил адвокату, и тот посоветовал валить все на тебя, чтобы исключить «группу лиц» и тем самым облегчить твое положение, — нагло, но, надо признать, умело врал Илья.
— Ладно, — я сменил гнев на милость, — спать будешь там, — и указал Илье на шконку в середине хаты, не самую плохую, но подальше от себя.
Назавтра Батон, с которым мы успели крепко сдружиться за два года, проведенных в одних камерах, уехал на этап, а через несколько дней из хаты выдернули и Илью — видно, мольбы и деньги его матери все-таки дошли до тюремного начальства. Не знаю, сделало ли это его счастливее, но меня огорчило, так как, во-первых, с ним мне было повеселее, а во-вторых, я не успел взять у него расписку о долге.
