— Ладно, — я сменил гнев на милость, — спать будешь там, — и указал Илье на шконку в середине хаты, не самую плохую, но подальше от себя.
Назавтра Батон, с которым мы успели крепко сдружиться за два года, проведенных в одних камерах, уехал на этап, а через несколько дней из хаты выдернули и Илью — видно, мольбы и деньги его матери все-таки дошли до тюремного начальства. Не знаю, сделало ли это его счастливее, но меня огорчило, так как, во-первых, с ним мне было повеселее, а во-вторых, я не успел взять у него расписку о долге.
Я свободен, словно птица в небесах,
Я свободен, я забыл, что значит страх.
Гр. «Ария»
До самой последней минуты я не знал точной даты своего освобождения — документы о представлении к условно-досрочному ушли в суд уже две недели назад, и теперь одному Богу было известно, когда судья их рассмотрит и вернет в СИЗО. Поэтому, когда на двадцатый день томительного ожидания, вечером, около 16 часов, лишенный эмоций голос за дверью произнес: «Павлович, с вещами!» — я совершенно не был к этому готов. Сознание затуманилось, я на полном автопилоте одевался, складывал в рюкзак важные для меня книги, открытки и особо душевные письма, пил с разными людьми чай, они мне что-то говорили, о чем-то просили, чего-то желали, но всего этого я уже не слышал.
Лязг «тормозов» (только сейчас в полной мере понимаешь, почему эта массивная стальная дверь называется именно так), сердце начинает биться так часто и сильно, что кажется, будто этот радостно-возвышенный стук слышен далеко вокруг, огибает железные лестницы, темные тюремные продолы, отражается от старинного сводчатого потолка и весенним менестрелем врывается обратно в сердце. Десять неуверенных шагов, двадцать, тридцать, сто… снова темный зачуханный и холодный «отстойник», правда, теперь он уже кажется просто малоосвещенным, слегка неубранным и прохладным от свежего весеннего ветра… еще 20 минут ожидания… «волчий билет» (справку об освобождении) на руки… звонок маме: «Встреть меня. — Не могу, я одна на работе, аптеку не на кого оставить»… Скрип закрывающейся за моей спиной двери… и СВОБОДА!!!
Нет, не кружится от избытка чувств и свежего воздуха голова, и ничего особо нового и радостного не испытываешь. Сознание почти сразу же переключается на новую задачу, и уже думаешь о том, где взять такси, куда ехать, что кому говорить при встрече. Правда, тюрьма все еще хранит на тебе свою тяжелую печать — выражается это в том, что людей я обхожу за много метров и мне постоянно кажется, что вся эта огромная людская толпа смотрит только на меня, хотя, скорее всего, эти уставшие после долгого трудового дня люди не замечают никого вокруг и думают только о том, как бы поскорее вернуться в свои теплые и уютные дома и квартиры. Дом 'а… Неужели и я теперь дома? Так трудно в это поверить. И только прыгнув в такси и назвав адрес аптеки, где работала моя мама, я наконец расслабился и посмотрел на свои часы: среда, 11 апреля 2007 года.
Американские спецслужбы сильно удивлялись, как из шести лет мне удалось отсидеть всего два с половиной, тем не менее белорусское законодательство вполне позволяет сделать это: один год мне «срезали» по амнистии, а в соответствии со статьей 91 УК РБ до замены лишения свободы более мягким наказанием мне нужно было отсидеть половину.
Мой брат, к тому времени уже два года живший в Киеве, по счастливому совпадению оказался в Минске и, когда я ему позвонил, как раз встречался с моей Катей. Через полчаса они приехали. Плакала только мама, да и то от радости. Мы пили Martell XO из наших с Димой старых запасов и без конца разговаривали. Катя уехала. Я рассчитывал, что ближе к ночи мы с ней увидимся, но у нее на этот счет, видимо, были другие планы. Я не настаивал, и мы с братом всю ночь пропьянствовали. Помню, как в пять утра поехали смотреть на новую Национальную библиотеку… Назавтра Дима улетел домой, и я набрал Кате. Нам надо было многое сказать друг другу, и я не понимал ее, раз за разом отказывающуюся от встреч. За несколько месяцев до освобождения «доброжелатели» написали мне, что видели Катю в компании с каким-то парнем и что те явно флиртовали. Тогда я не придал этому значения, так как был уверен в своей девушке на все сто. Но когда она в течение нескольких дней так и не нашла времени и желания увидеться со мной, моя уверенность уже не была столь непоколебимой. В то же время я отказывался верить, что наши отношения остались в прошлом, и пытался найти объяснение ее поведению. Не знаю, какая борьба происходила у нее внутри в те дни, возможно, она просто не могла разобраться в себе и задавалась вопросом, столь ли сильна ее любовь ко мне, как и в первые дни наших отношений, — все-таки мы провели в разлуке долгих два с половиной года, — а может быть, Катя ждала определенных шагов от меня. Не знаю. Я и сам не мог разобраться в своих чувствах. Любил ли я ее? Любил ли я ее вообще когда-нибудь? Я не мог, а возможно, боялся дать себе ответ на эти вопросы. Сейчас, когда я пишу эту книгу и ЛЮБЛЮ лучшую для меня в мире женщину, впервые подарившую мне радость этого чувства, я понимаю, что нет. В тот момент мне казалось, что это любовь, но на самом деле нам просто было хорошо вместе. Себя ведь не обманешь… Любила ли она меня? Несомненно, да. Только искренне и преданно любящая женщина могла выдержать все те испытания, что ей пришлось пережить, сделать это с таким достоинством и оставаться со мной несмотря ни на что.
Мы увиделись только через четыре дня. Проехались по магазинам — я обновлял свой гардероб, и зарулили в наше любимое маленькое кафе «Грюнвальд», донельзя кстати подходившее для предстоящего разговора. Взяли какой-то десерт, выпили по бокалу вина, мило поболтали на отвлеченные темы, заказали кофе. Никто не решался первым заговорить о том, что волновало нас больше всего. Наконец Катя не выдержала и прямо спросила, что я думаю по поводу перспектив наших дальнейших отношений. Ее странное поведение последних дней, нежелание (или боязнь?) видеть меня, ее отстраненная холодность не позволили мне верно оценить ситуацию, попытаться понять Катю, развеять ее страхи и сомнения, и подтолкнули к необдуманному решению. В моей голове, как назло, крутилась непонятно откуда взявшаяся мысль, что в одну и ту же реку нельзя войти дважды, и я не решился на продолжение отношений.
— Мы могли бы попробовать начать все сначала, — сказала Катя, — но раз ты не хочешь, тогда это теряет смысл, — добавила она с разочарованием.
Не знаю, была ли она готова к подобному варианту развития событий, но в том, что в тот день произошло между нами, была исключительно моя вина. Я подумал лишь о себе, не попытался поставить себя на ее место и фактически оттолкнул от себя эту столь дорогую и близкую мне женщину, вычеркнув из ее жизни два с половиной года слез, ожиданий, надежд и переживаний.
