Исследователи давно заметили многочисленные черты сходства между циклом Артура и циклом Карла, начиная от мелких частностей и до глобальных проблем.
Действительно, в биографиях одного и другого есть много общего. Оба они – отважные воины, оба – непобедимые завоеватели. И у того и у другого – сложности во взаимоотношениях родителей, и у того и у другого – «великий грех»: речь идет о кровосмесительстве (инцесте); оказывается, Артур, как и Карл, «грешил» с собственной сестрой. И результат получился один и тот же: у Карла – племянник (сын) Роланд, у Артура – племянник (сын) Модред. И Роланд и Модред занимают каждый одно из центральных мест в эпосе, с той только разницей, что первый – герой «положительный», второй – «отрицательный» (подобные «перестановки» типичны для смежных жест).
Двор Артура удивительно напоминает двор эпического Карла; и там, и тут присутствует символическое число двенадцать, у Карла – его пэры, у Артура – рыцари Круглого Стола.
Одинакова и посмертная судьба обоих властителей: оба не умирают, но «засыпают» с надеждой для подданных, что они когда-то «проснутся».
И, наконец, самое главное: оба – основатели легендарной империи без конца и края, у Артура – под эгидой Святого Грааля, у Карла – под знаком идеального «Града Божия».
Подобное сходство, говорят нам, не может быть случайным. Ясно, что с одной или с другой стороны были заимствования. А поскольку эпопея Артура много древнее, чем эпопея Карла, влияние могло идти только от первой ко второй, но никак не обратно. Доводя эту мысль до абсолюта, некоторые ученые безоговорочно утверждают, что Артур был прообразом мифического Карла и последний целиком вырос из первого.
С такой трактовкой согласиться невозможно. Начать с того, что Артур – фигура полумифическая, Карл же – реальный исторический деятель. Соответственно, «подвиги» Артура родились на основе литературного произведения Гальфрида Монмутского, которое и стало прототипом всех последующих сказаний, эпический же Карл вырос не из литературы, а из исторических реалий, зафиксированных в исторических документах, и хотя последующая поэзия сильно деформировала образ, его реальная первооснова везде просматривается.
Это, конечно, ни в коей мере не исключает взаимных влияний обоих циклов, развивавшихся бок о бок на протяжении длительного времени. Нельзя не согласиться и с тем, что влияние цикла Артура на каролингский эпос могло быть много большим, чем обратное, особенно после того, как английская легенда оказалась обработанной на французской почве. И все же, думается, не это главное, и ни о каком «тотальном» заимствовании речи быть не может.
Основа, как нам представляется, состоит в том, что оба сказания в качестве стержня имели единую идею, и эта идея, носившаяся в воздухе Средневековья и отраженная в сочинениях многих Отцов церкви, – идея универсального государства. Исходя из этой идеи, Карл мечтал построить свой «Град Божий». Ту же идею авторы романов Круглого Стола вложили в замыслы легендарного Артура. А существовала эта идея совершенно независимо и от одного, и от другого цикла именно в силу своей универсальности.
ЭПИЛОГ
В начале было Слово
Дело родилось из Слова. Все началось с Идеи.
Идея же возникла задолго до появления Карла.
Ее колыбелью были труды Отцов церкви – святого Иеронима и святого Августина. Пребывая на грани великих эпох, на стыке мировых цивилизаций, они попытались осмыслить настоящее, прошедшее и будущее. И создали первую универсальную периодизацию истории. Согласно ей весь процесс развития человечества укладывался в рамках четырех следовавших одно за другим государственных образований; то были Ассиро-Вавилонская, Мидо-Персидская, Греко-Македонская и Римская монархии. Последняя являлась завершающей: она не могла погибнуть и должна была существовать до конца мира, а с торжеством христианства ее миссией стало создание «Града Божия» на земле.
Идея была подхвачена и развита последующими представителями средневековой патристики. Исидор Севильский и Бэда Достопочтенный углубили и уточнили ее; жившие в бурный период «варварских» завоеваний, они не желали мириться с мыслью о гибели обновленной Римской империи и выдвинули теорию «translatio» (перенесения). Согласно их мысли христианская империя как символ грядущего «Града Божия» должна переходить от народа к народу, от государства к государству.
И вот эту-то самую идею в силу целого ряда как объективных обстоятельств, так и сугубо индивидуальных особенностей было суждено попытаться воплотить именно Карлу Великому.
Мы видели, что в начале он не имел единого плана и действовал сообразно обстоятельствам. Но по мере завоеваний план вызрел и сформировался. Его вдохновителем явился святой Августин, чье сочинение «О Граде Божьем» стало настольной книгой франкского монарха. И он отдал все свои силы строительству этого Града, как его понимал. Отсюда вся его духовно-реформаторская деятельность. Отсюда и «Новые Афины». Отсюда и translatio империи.
Построил ли он Град?
Нет, не построил. Это было ему не по силам, как не по силам вообще смертному.
Но не достигнув воплощения августиновской идеи, Карл Великий сделал нечто другое, быть может, им самим не вполне осознанное, но от этого не менее важное. Авторитарный и целеустремленный политик, вольно или невольно своими завоеваниями и унификаторскими мерами он содействовал консолидации тех социально-этнических процессов, которые шли помимо него и привели к образованию ныне существующих государств: Франции, Германии и Италии.
Да, его «Град Божий» не состоялся, но он стал родоначальником чего-то иного, достаточно стабильного и устойчивого.
Империя Александра Великого распалась, но появился эллинистический Восток.
Империя Карла Великого распалась, но появился феодально-католический Запад.
Империя породила Европу.
С ее религией, ее культурой, ее проблемами. И предрекла ее будущее. Действительно, чем пристальнее вглядываешься, тем отчетливее видишь: провиденциализм здесь д войной, поскольку дело Карла не только было предсказано, но и само явилось предсказанием. Спустя двенадцать столетий, пройдя через бесчисленные войны и сокрушительные социальные катастрофы, Западная Европа все же пришла к интеграции, к которой вел ее, хотя и на иной основе, Карл Великий. И ежегодная ахенская премия – ярчайшее свидетельство признания этого факта.
Что же касается идеи translatio, у истоков материализации которой (точнее – таковых попыток) опять же стоит он, то это, разумеется, проблема менее значимая для людей XX века; но она совершенно иначе звучала двенадцать столетий назад и даже много позднее – отсюда ее необыкновенная притягательность и живучесть. Ведь именно от Карла Великого идея эта перешла на империю Отгонов, далее на империю Барбароссы, далее на империю Габсбургов, далее на империю Гогенцоллернов. И разве не этой же идеей руководствовались русские государи XV-XVII веков, перенося византийского двуглавого орла, а вместе с ним и феномен империи, на «третий Рим» – Москву?
