Подростки тоже его привлекали. По-разному.
В районной газете «Знамя» он излагал официальную версию:
ЮНОСТЬ ДЕРЖИТ ЭКЗАМЕН
Наше государство проявляет постоянную заботу о физическом воспитании молодежи. В Постановлении ЦК КПСС «О 50-летии ВЛКСМ и задачах коммунистического воспитания молодежи» подчеркивается, что комсомол призван (далее подробно перечисляется, что подчеркивает ЦК КПСС и что призван делать комсомол)… быть ведущей силой развития физической культуры и спорта, а комсомольцы активными участниками массового физкультурного движения (после чего следует информации о достижениях сельских спортсменов в выжимании гири, беге, толкании ядра, подтягивании на перекладине и стрельбе)… Метко стреляли ребята из колхоза «Рассвет» В. Дудка и Л. Матыченко. (По-партийному грамотно дозируя позитивную и негативную информацию, физкультурный публицист завершает статью строго.)… К сожалению не все комсомольцы приняли участие в проведении этого важного мероприятия. Секретари комсомольских организаций колхозов «Родина» и «Россия» не обеспечили явку своих комсомольцев для сдачи спортивных зачетов.
Это — из июльского «Знамени» за 1970 год. Следующий обнаруженный нами след, который Чикатило оставил в журналистике, посвящен иным проблемам, более жизненным.
«КОЛЬЦО» — ЭТО ХОРОШО!
Пассажирское автохозяйство ввело новый маршрут — «Кольцо». Эта новинка с одобрением встречена населением. Жители поселка шахты «Несветаевская» для поездки в центр теперь не тратят 40 минут, как раньше: автобус идет через Михайло-Леонтьевскую 20 минут.
Эту заметку за ее краткостью мы привели целиком, от первого слова до последнего. Напечатана она в ноябре 1971 года, но уже в другой газете — не в родионовском «Знамени», а в новошахтинском «Знамени шахтера».
Богатая фантазия у деятелей партийной печати. Как это только они не путали свои газеты?
Сменить же печатный орган нашего корреспондента заставили жизненные обстоятельства. Между цитированными выше публикациями в его жизни произошли значительные события:
— он закончил университет;
— он так и не достиг успехов на партийном поприще;
— он счел физкультурно-спортивную деятельность неперспективной и оставил ее навсегда;
— он переехал в город Новошахтинск;
— он стал педагогом.
Его криминальная биография начинается отсюда.
XII
МЕЛКИЕ ШАЛОСТИ
1970–1978
Его криминальная биография начинается с учительства.
Сама фраза звучит парадоксом, но это так.
Оставив спортивно-партийную стезю, он решает посвятить себя преподаванию русского языка и литературы. Для человека, окончившего университет, вполне естественно искать себе работу по новой специальности. В семидесятом году Андрей Романович Чикатило в соответствии с только что выданным дипломом стал школьным учителем.
Однако для смены профессии была у него по меньшей мере еще одна причина.
На спортивных соревнованиях, разглядывая разгоряченных бегунов и бегуний, толкателей и толкательниц, волейболистов и волейболисток, он, поначалу сам того не замечая, стал все более возбуждаться от вида полуобнаженных молодых тел. Его волновал запах пота в раздевалках и разбросанная на деревянных скамейках одежда. Девочки с едва намеченной под спортивной майкой грудью, узкобедрые мальчики с длинными ногами… Ему противна была мысль, что рано или поздно соревнования окончатся и придется возвращаться в свой кабинетик районного председателя. Его тянуло вслед за подопечными. В общежития, в училища, в школы.
Он колебался недолго.
Новошахтинской школе-интернату № 32 требовался учитель его специальности, и Андрея Романовича Чикатило, человека солидного, пусть и без педагогического опыта, но уже работавшего с детьми, взяли на работу охотно.
В трудовой книжке Андрея Романовича соседствуют две записи: 15 августа 1970 г. принят завучем в школу-интернат № 32 г. Новошахтинска; 1 сентября 1970 г. переведен учителем русского языка и литературы. Может быть, сразу не нашлось вакансии учителя словесности, а через две недели, когда учебный год начался, кто-то из словесников на работу не вышел. Или была какая-то другая причина… Так или иначе, это первые «педагогические» записи и его трудовой книжке.
Трудовая книжка! Второй паспорт советского человека, сопровождающий его всю жизнь с начала общественной полезной деятельности и до пенсии. Без нее не возьмут на работу, без нее не дадут пенсии. Без нее ты — ничто, лицо без определенных занятий, деклассированный элемент. Не приведи Господь потерять — беги собирай справки по старым местам службы, доказывай, что ты не дармоед без трудовой биографии, а трудяга, как всякий добропорядочный советский человек.
Приходишь в отдел кадров на новое место, а там сидит отставной полковник, гэбэшный стукач, да не тайный, а всем известный, стучит в открытую, по должности. И берет он у тебя трудовую книжку, листает не торопясь, а там, на линованных страничках, вся твоя подноготная: где служил, как служил, за что уволен. Если по собственному желанию — это еще ничего, по сокращению штатов — уже подозрительно — хорошего работника не сократят, а хуже всего по статье: это уже волчий билет.
И не пожалуешься, потому что все по закону: в этой самой книжке напечатано особое постановление Совнаркома, подписанное всесоюзной «железной задницей», самим Вячеславом Михайловичем Молотовым…
В общем, приняли Андрея Романовича на работу в школу-интернат и попал он в свою стихию.
Как хорошо, наверное, ему было, разбирая перед равнодушным к словесности классом образ Евгения Онегина и Пьера Безухова, пройти по классной комнате, положить ученице руку на плечо, обтянутое коричневой школьной формой и снять руку так, чтобы она, словно нечаянно, скользнула груди, ощутила выпуклость под грубой тканью. Как хорошо объясняя глагольные формы, обвести класс глазами, подмечая раздвинутые коленки под короткими школьными юбочками. Как хорошо, записывая отметку в дневник, невзначай коснуться розовой ладошки…
Плохо только то, что от видений и касаний мгновенно вылетали из головы литературные образы и правила грамматики. Единственное, чего хотелось неудержимо, — схватить ученицу в охапку, мять ее, тискать, сдирать с нее фартук, платье и то тайное и манящее, что под ним.
«Так на чем я остановился, друзья?» — спрашивал он у учеников, усилием воли стряхнув наваждение и пытаясь погрузиться опять в стихию великой русской литературы.
По отзывам коллег, он в это время казался каким-то вялым, замкнутым. Ученики не принимали его всерьез, мальчишки в открытую курили при нем в классе. Чуть не целый урок он мог простоять молча у доски, заложив руки за спину и слегка раскачиваясь. За это прозвали его Антенной.
