Рейтер в Токио. Трудяга-репортер, дружески настроенный ко всем человек, любитель выпить. Кончить, как он? Может быть, с ним что-то произошло? И такое, что имеет к нему, Зорге, отношение?
Подойдя к телефонной будке, Рихард позвонил в Немецкое информационно бюро в Токио.
— В чем дело? — спросил Зорге. — Что там произошло с Коксом из Рейтер?
— Какое-то свинство, — последовая короткий ответ. — Предположительно самоубийство.
— Что значит предположительно? Что произошло в действительности? При каких обстоятельствах?
— По официальным данным, речь идет о самоубийстве, — ответил сотрудник бюро с большой неохотой. — Больше по этому вопросу ничего не могу сказать.
— Почему не можете?
— Черт побери, Зорге, вы же не тупица. Официально самоубийство, и точка. Заходите, я дам вам письменное заключение.
— Ладно, — сказал Рихард, — я все понял.
Еще бы не понять! Сотрудники бюро постоянно находятся под контролем японских спецслужб, их разговоры прослушиваются. Так что никто из них не мог сказать всего. И все же, что произошло с Коксом?
Вообще-то Зорге зная Кокса лишь поверхностно. Теперь же, после встречи с Бранцем, он решил собрать подробно данные о репортере.
Выйдя из почтамта, Рихард остановил такси. Увидев Бранца, стоявшего на углу, он не нашел в этом ничего особенного: ведь не мог же тот провалиться сквозь землю.
В Немецком информбюро Зорге уже ожидали. Пройдя к редактору, он сказал:
— Прошу извинения, что вел себя во время разговора по телефону как идиот.
— Ладно, ладно, Зорге, — ответил редактор. — Но впредь имей всегда в виду, что эти макаки нас прослушивают, и не ставь нас своими вопросами в глупое положение.
— Так что же случилось с Коксом?
Редактор сел за письменный стол и жестом показал Зорге на кресло, стоявшее рядом. Затем, словно опасаясь, что стены имеют уши, вполголоса заговорил:
— Я тебе скажу, Зорге. Но это — неофициально, наша беседа носит сугубо частный характер.
— Не важничай, дорогой!
— Официально, — сказал редактор, нисколько не обидевшись, — речь идет о самоубийстве. Кокс выпрыгнул с четвертого этажа дома и разбился насмерть. Больше я тебе ничего не говорил, ясно, надеюсь?
— Ну, я не полный идиот. Так что продолжай.
— Кокс выпрыгнул из окна четвертого этажа на улицу. Здесь вранья нет. Но дело принимает интересный оборот, если знать, кто занимает этот четвертый этаж. А именно японская тайная полиция.
— Эти кровопийцы?
— Их методы мало чем отличаются от методов гестапо. Это подтверждает и внешний вид трупа.
— Стало быть, Кокс выпрыгнул, чтобы избежать медленной смерти?
— Видимо, так, — с горечью произнес редактор. — Судя по всему, они попытались переломать ему кости одну за другой, откачать несколько литров крови и удушить его.
— Чем же были вызваны эти дьявольские пытки?
— Кокс, по видимому, был английским шпионом, — пожал плечами редактор.
Зорге длительное время молчал. В комнате стояла тишина, только в соседнем помещении стучала пишущая машинка.
— И вы это проглотили молча? — спросил наконец Зорге. — Не моргнув глазом? Эту болтовню о самоубийстве, зная, что это было убийство? Выходит, вы самые настоящие трусливые борзописцы!
— Что с тобой? — недовольно отреагировал редактор. — Обычно ты не столь чувствителен. К тому же полицейский доклад для нас — официальный документ, это тебе прекрасно известно. Или ты думаешь, что я направлю репортера расследовать это дело? Я еще не сошел с ума! Мы ведь находимся в дружественной нам стране. И для нас, немцев, Кокс — не более как гражданин вражеской державы. И почему бы ему действительно не заниматься шпионажем — ты, наверное, будешь смеяться, но такое случается.
— Даже если это и так, что еще необходимо доказать, то такой вид допроса — преступление против человечества...
— Не смеши меня, — перебил Рихарда редактор. — Ты рехнулся, что ли, или забыл о том, что творится в Германии? Так что убирайся и оставь меня в покое. В таких делах я шуток не понимаю.
Зорге легко хлопнул по плечу редактора и успокоил:
— Все в порядке, старина, все в порядке. В нашей профессии мы иногда встречаемся с таким дерьмом, что хочется блевать.
Выйдя на улицу, Рихард остановился и закурил, глядя на проходивших мимо людей. Особенно большое внимание он обращая на тех, кто, остановившись, рассматривая витрины или читая объявления и плакаты. Затем Зорге, почувствовав желание выпить, сел в такси и отправился в «Империал».
Там он увидел Зиберта, сидевшего за столиком и листавшего газеты. Тот поднял голову, когда Зорге, не спросив разрешения, присел к нему. Улыбнувшись, писатель вновь углубился в чтение.
В полном молчании Зорге выпил довольно много спиртного. Наконец, взглянув внимательно на Зиберта, читавшего какую-то статью в «Нью-Йорк тайме», спросил:
— Вы слышали уже, что произошло с Коксом?
Зиберт кивнул.
Зорге вспыхнул, как газовая горелка, и возбужденно воскликнул:
— Вы кивнули — и это все?! А что вы можете сказать по этому поводу? Человека замучили до смерти, а вы только киваете!
Зиберт взглянул на него. В его умных глазах отразилась глубокая печаль.
— Это не безразличие, а скорее всего, привычка. Мистера Кокса я не знаю и до сегодняшнего дня о нем не слышал. Тем не менее никогда не забуду его имени. Но мистер Кокс не первый и наверняка не последний. В мире было два человека, каждому из которых в отдельности я обязан жизнью. Первого звали Ганс — профессор доктор Ганс, оперировавший меня после того, как два других врача отказались. Он был одним из первых евреев, забитых до смерти во Франкфурте. Второго звали Берксе, оберлейтенант фон Берксе, который тащил меня семнадцать километров в морозную ночь до ближайшего перевязочного пункта. Он погиб у дверей своего поместья в Прибалтике от пулеметной очереди, которую выпустил в него какой-то революционер.
— А что вы предприняли против этого?
