Скрипнула дверь. Небольшая девочка — желтый платочек, черная потрепанная кофтенка, красное с белыми горошками платьице и аккуратные лапоточки — направилась прямо ко мне, на ходу вынимая из-под какой-то заплатки на плече сложенную вчетверо бумажку. Я и сам не сразу узнал курносое Ванино личико под девичьим платком, и тем более изумились ополченцы, видя, что я беру бумажку у этой девочки, целую девочку, как родную, и сажаю на лавку рядом с собой.
А бумажка была от подпольной организации из Чашников. Короткие и торопливые строки сообщали нам, что фашисты готовят очередную облаву против отрядов Бати. В Чашниках появились новые части, дороги патрулируются немцами, строгости усилились. Нашему маленькому связному, чтобы не вызвать подозрений, пришлось нарядиться девочкой. Сильно помогла нам тогда принесенная им помятая бумажка.
К Первому мая 1942 года мы готовили красные флаги с надписями: «Смерть немецким оккупантам!» Их надо было развесить в крупных населенных пунктах, где стоят немецкие гарнизоны, и заминировать. Самое активное участие в подготовке принимал Ваня. Где могли, разыскивали мы красную материю, и все-таки ее было мало. Терешков сказал в шутку:
— Ведь не хватает материалу-то. Хоть бы ты, что ли, Ваня, галстук свой принес. Все равно он у тебя пропадает спрятанный.
Ваня обиделся:
— Нет уж, галстук не отдам! Он у меня в хорошем месте и не пропадет, не найдут его. Я с ним буду встречать Красную Армию.
Развешивать заготовленные флаги отправились Сыско, переодетый старухой, Терешков, наряженный молодой женщиной, и с ними Ваня. Они опоясались флагами под одеждой, а мины положили в мешок и в корзину, замаскировав их картошкой.
Развесили благополучно. И Первого мая немцы и их приспешники взлетали на воздух, пытаясь сорвать эти флаги. Подорвался на флаге, вывешенном над его собственным крыльцом, и один из злейших немецких сподвижников бургомистр Чашников Сорока.
Семнадцатого мая наш отряд уходил из «Военкомата». Я знал, что нам предстоит большой поход — вероятно, сотни километров по лесам и болотам, по тылам врага. Двенадцатилетнему мальчику пройти такой путь наравне со взрослыми вообще невозможно, а Ваня к тому же захворал: схватил грипп, сильно простудился, выполняя задание. Как ни грустно было нам расставаться с ним, все же пришлось оставить его в отряде капитана Бутенко. Во время прощанья у многих слезы навертывались на глаза, и я с трудом сдерживался. В горле першило, и говорить было тяжело.
— Ну, прощай, сынок!
И верно: он был мне вместо сына и теперь, обнимая меня, плакал и не стеснялся слез.
— Прощайте, товарищ комиссар!.. — прерывисто проговорил он. — Прощайте!..
Не оглядываясь, я пошел впереди отряда, а когда на опушке обернулся, маленькая фигурка махала мне издали пестрой клетчатой кепкой. Признаюсь, я тогда почти не надеялся, что мы еще услышим о нашем маленьком партизане.
Утром восемнадцатого мая пришли на Бычачью базу. Свое странное название этот лагерь получил вот при каких обстоятельствах. Когда мы строили его, то думали, что сюда, через болота и чащи, не ступала еще ни одна человеческая нога. Но вскоре колхозники из Домжерицы, отправившись за «смолячками» (смолистым сосновым сушняком), выехали на быках на нашу партизанскую дорогу. Правда, до лагеря они не добрались, но ехали на быках! Так и прозвали эту базу «Бычачьей». Центральная база находилась километра за четыре, и в четырех же километрах от нее проходил большая Лепель — Бегомль.
Конечно, болота и лес — хорошая защита, но не слишком ли близко идет большая дорога? Там, на мосту, стоит постоянный немецкий караул, а в пяти километрах севернее, в деревне — крупный гарнизон. Не слишком ли беспечен Батя? Мне снова пришло это в голову, когда, явившись по вызову на Центральную базу, мы встретили часовых всего в полутораста метрах от лагеря. Ведь тут и наш штаб, и радиостанция, и прием самолетов. Вдруг нагрянут немцы?.. Так я и сказал Григорию Матвеевичу:
— Вы очень беспечно живете. Тут и самолеты принимаете, тут и рация, а вы почти без охраны.
— Почему без охраны? — ответил Батя. — Видишь, вон журавлиное болото, оно нас и охраняет… Гляди!..
А мне и глядеть было незачем: я и так знал эту широкую и непроходимую прогалину, где среди тощих кустарников и корявых кочек, укрытая осокой и мхами, зацветала стоячая вода. И журавлей я видел сколько раз! Громадными серо-бело-черными стаями, по сотне и больше птиц, дремали они, поджав одну ногу и спрятав клюв под крыло. Около каждой стаи неторопливо, с расстановкой, внимательно оглядываясь вокруг, прогуливался длинноногий часовой.
Батя понял, что я принимаю его слова за шутку, подозвал одного из бойцов.
— А ну-ка, подойди к журавлям.
— Так они же на болоте — к ним не подберешься.
— А ты сколько сумеешь.
И боец пошел.
— Вот глядите, — сказал нам Батя.
Едва только посланный вышел на открытое место, караульный журавль из ближайшей стаи остановился, вытянул шею, курлыкнул что-то, и вся стая зашевелилась, заговорила на своем непонятном языке. Птицы поднимали головы, опускали поджатые ноги и переминались с ноги на ногу, словно собирались убежать или улететь. А вот и в самом деле с недовольным курлыканьем, с тяжелым шумом крыльев вся стая снялась с места. И соседняя с ней тоже насторожилась, и по всей болотине пошел журавлиный говор.
— Ну как? — спросил Батя.
— Да, — признался я, — охрана надежная.
* * *
Батя решил увести отряд на запад. Он считал, что нам, хорошо снабженным взрывчаткой, тесно становится в Березинских лесах. Здесь только две важные железнодорожные магистрали, а остальные объекты не имеют серьезного значения. Новые отряды, появившиеся в наших местах (Заслонова, Кузина, Воронова), и мелкие группы, организованные за последнее время, с успехом выполняют всю необходимую работу. А мы должны более активно содействовать развертывающемуся наступлению Красной Армии, должны расстроить или совсем парализовать основные коммуникации врага. Вот они протянулись через дремучее болотистое Полесье. Там такие же непроходимые места, как и здесь, но зато сколько там железных дорог!.. Объясняя мне это, Батя развернул обычную школьную карту, где на пространстве, равном примерно половине газетного листа, уместилась вся Белоруссия, и показал на крохотное голубое пятнышко — Выгоновское озеро в Пинской области.
— Здесь мы будем базироваться. Озеро — ориентир для самолетов… Жалко только, что настоящей карты нет, — прибавил он. — А на этой разве разберешься!
— Ничего, Григорий Матвеевич, за картой дело не станет. Мы с Перевышко достали в Красавщине пятикилометровку. Устроит вас это? — Я вытащил свои карты.
