Глава XIV
Мы пришли в Берлин
14 января 1945 года началось наступление на нашем участке. Грохот орудий колышет стены домов, стекла со звоном лопаются и летят вниз. Как группа медусиления работаю в госпитале, где начальном Барков. Назначили в перевязочную в ночную смену. Много поработали врачи, залатывая тела наших героев, истекающих кровью, отдающих жизнь за свободу.
Под самое утро привезли раненого в живот. Воспаление брюшины уже началось. Обескровленный, с высокой температурой, он все время просит пить. «Пить нельзя!» «Меня уже поили! Сестрица, я буду жить? Дети у меня, постарайтесь!» Смотрю карту. Врачи обработали, промыли кишки, вытащили осколки, заштопали в нескольких местах порванные кишки и уложили обратно. Я вижу, что надежды очень мало. Положили на носилках в последнюю палату у двери. Я села рядом, а он все просит пить. Кладу на голову мокрое полотенце, протираю сероватое лицо с седыми бровями. Наркоз проходит. Открыл большие глаза, голубые. Не поймет, где он. «Дочка, пить!» «Это я, сестра. Пить пока нельзя. Вам доктор операцию сделал, потерпите!» «Сестра! Умираю я! Спасите Христа ради, семеро детей, один другого меньше. Что баба одна с ними сделает, кто им хлеба даст? Спасите, век не забуду! Пить! Пить!..» Раненые повернулись к нему, уговаривают, а он все протяжнее и громче молит о спасении, хватает меня за руки. Не могу больше смотреть на него. Пошла к врачу. Врач, проверив и дав назначение, ушла. Болеутоляющий укол и кусочки льда глотать, но в глазах был приговор. Проглотив кусочек льда, он закрывал глаза и умолкал, но тут же опять начинал беспокойно шевелиться и кричать. Опять кусочек льда… Рассвело. Раненый все мечется, стонет, лицо заострилось, глаза слезно блестят. Меня сменила пожилая сестра, начинался хлопотливый день. Мне разрешили спать два часа. Но тут пришла врач — II группы кровь нужна. Взяли у меня. Голова кружится. Стакан горячего кипятка, и я сплю.
17 января уже в Насельске. Назначили в эвакоотделение. Работа легкая. Порожние машины идут мимо госпиталя. В любое время, когда требуется машина, иду на центральную улицу и заворачиваю нужное количество машин к отделению. Сестры и санитары быстро грузят раненых. Уже полторы тысячи раненых обработали и эвакуировали. Поток кончился. Перевели старшей сестрой в госпитальное отделение, где лежат 48 тяжелых раненых. Требуются только хороший уход и выполнение назначений врача. 2 февраля ленинградский госпиталь принял раненых.
9 февраля как группа усиления с санитаром — в госпитале № 2192 (начальник Попов). Работы много.
10 февраля чуть свет (даже не дали спать и есть) мчимся на машинах. Мелькают разбитые города: Новое Място, Плонск, Дробин, Сербц, Рыбин, Бродница, Яблонево. Я то засыпаю, то просыпаюсь, сидя между сестер. Молочный сырой туман окутывает пятнистую от талого снега землю. Небо хмурое, сырое. Мелькают укрепления, стройные ряды аллей и войска, идущие вперед — пешком и всеми видами транспорта, — как бесконечная пятнистая живая змея. Между двух сопок озеро, поросшее высоким тростником, который под порывами ветра превращается в бушующее море, а волны пушистых верхушек клонятся к ноздреватому серомолочному льду. А вот притаились большие серые пушки среди безобидного камыша: одна, другая, третья. И нет им конца. А сзади них, на пригорке стоит молотилка, напоминающая о мирной жизни. За ней — связь. Вот скрючился фашист. Это его последнее донесение. Из проруби торчит половина лошади, всадник под водой, а рука с растопыренными пальцами прижата к кромке льда боком лошади. Сильно был укреплен рубеж. Но под натиском наших богатырей, выступавших под лозунгом «Гони захватчика! Освободи наших сестер и детей из плена!», сметены и уничтожены. По обочине дороги гонят навстречу трофейных коров. Все они черные с белыми пятнами, похожи друг на друга, не доены, мычат.
Машины остановились в селении. Названия нигде нет. Жителей нет. Нам отвели дом для отдыха. Наши машины с персоналом и кухней где-то застряли. Осмотрев дом, послала на чердак проверить и запереть вход. Кто-то из бывших раненых быстро затопил печку. Заперли запасную дверь. Проверяя подпол, санитар обнаружил открытый бочонок с повидлом.
— Товарищ лейтенант! Разрешите откушать?
— Отравлено, наверно. Не стоит время терять, дрянь какая-нибудь, для корма животных!
Неуверенно говорю, обходя вокруг погреба и заглядывая в темный квадрат. А в желудке пусто, рот наполняется слюной. Санитар стоял и ждал, что я скажу еще. С любопытством смотрели на меня пар двадцать голодных глаз. Все слышали слово «повидло», и оно произвело магическое действие. Все хотят есть. Если не разрешить, возьмут тайком. «Вытаскивайте его сюда!» Лица изменились, радостью блеснули глаза. Трое подпихивали бочку снизу, а остальные обступили подпол и за края вытащили бочку. Пальцы вытерли о шинели, нюхали блестящий верх коричневого поля — соблазнительно пахнет грушами и яблоками. «Товарищи! Один кто-нибудь попробуйте немного! Часа через полтора узнаем, отравлено или нет. Товарищ сержант! Нет, не вы! Саша! Вы обнаружили, вам и первая ложка! Принесите воды и вскипятите на всякий случай». Под могучей тяжестью заскрипел колченогий стул. Вынув из-за голенища сапога ложку, обтер о рукав, откромсал приличный кусок густого повидла и медленно, чмокая, определяет на вкус. Довольными глазами обводит всех, кряхтит от удовольствия, облизывается. Некоторые отворачиваются, но потом искоса наблюдают за Сашей. У меня под ложечкой тянет, машины с продуктами и капитаном Александровым где-то в пути. Вскипело ведро воды. Саша запивает кипятком и подмигивает. Лицо раскраснелось. У печки густые клубы пара поднимаются от промокших шинелей, по потолку расстилаясь по всей комнате. Прошло с полчаса. Саша изредка набирает ложку густого, блестящего повидла. Наевшись, неохотно медленно отправляет в рот. Прошло еще с полчаса. Все с нетерпением глядят на меня. Разговор не клеится. Саша на вопросы отвечает медленно, нехотя, глаза его притуманились. Облизав ложку с обеих сторон, он спрятал ее за голенище сапога, на свое место. Налил кипятку и долго пил. Встал, потянулся, посмотрел на меня и сказал: «Все!!» Улегся на полу, положив под голову тощий вещевой мешок. На всех глядит сонными глазами. Розовое лицо, ровное дыхание, жалоб нет.
— Кушайте!
Вооружившись ложками, окружили бочонок. Кто-то сказал, что килограмма 2 отпробовал Сашок. Действительно, углубление было изрядное. Ложки работают усиленно.
— Товарищ лейтенант! Откушайте!
На тарелке лежал аккуратный кусок повидла и кусочек сухаря.
— Спасибо!
Повидло оказалось вкусным. Ира от сухаря отказалась, ела вяло. Утолив голод и жажду, старший выделил дневального и смену. Дверь забаррикадировали. Все заснули на полу. Ира дремала на принесенных креслах. В печке перестало потрескивать. Тишина. Прошел час. Мне не спалось: почему после повидла все быстро уснули? Ответственность не давала покоя. Тихо перешагивая через спящих, подошла к Саше. Он спал спокойным сном, пульс нормальный. Успокоенная, быстро уснула сидя. Утром подъехали машины.
