В буржуазных газетах появилось много статей, в которых анархисты выступили с ореолом доблести и благородства. После взрыва бомбы Вайяна в палате поэт Лоран Тейяд заявил: «Что значит смерть нескольких сереньких людей, если таким образом утверждается личность? Какое дело до прочего, если жест красив?» Через некоторое время поэт был ранен взрывом в ресторане Фойо, и газеты имели возможность поиздеваться над поклонником анархистов. Но гораздо большее значение и смысл во всех разговорах об анархизме имела другая тенденция: их настойчиво отождествляли с социалистами. В самом деле, и те и другие революционеры, и те и другие враги буржуазного общества.
Социалисты всех направлений, от гэдистов до поссибилистов, решительно отмежевывались от анархистов, они доказывали, что социализм принципиально враждебен анархизму. Один из гэдистов даже заявил, что если они придут к власти, то первым делом расстреляют всех анархистов. Но нескольким социалистическим газетам и журналам трудно было рассеять ложь, распространяемую многочисленными буржуазными листками.
Постепенно все яснее обнаруживались нити новой гнусной антисоциалистической махинации. Прежде всего раскрылись связи анархистов с клерикалами и крупной буржуазией. Во время забастовки в Кармо рабочие выгнали из города анархиста Турнарда, предлагавшего устроить несколько динамитных взрывов. Он обещал за это забастовщикам большие деньги. Турнард удрал из Кармо так поспешно, что забыл чемодан, в котором обнаружили визитные карточки банкира Ротшильда и герцогини Юзес, в свое время субсидировавшей буланжистов. На карточках выражалась благодарность Турнарду за какие-то таинственные услуги. Во время следствия по делу Вайяна выяснилось, что он получал крупные суммы от богатейших людей Франции. Весьма подозрительно выглядели некоторые действия полиции; уж очень снисходительна она была к анархистам. Позже, когда вышли в свет мемуары полицейского префекта Парижа Андрие, подтвердились наихудшие опасения: бомбу Вайяна сделали в полицейской лаборатории, анархистские газеты получали деньги от полиции и т. п.
Конечно, анархистское движение возникло само по себе, выражая отчаяние мелкобуржуазных революционеров-неврастеников. Но столь же бесспорно, переход этого движения к террору связан с широкой операцией по борьбе с социализмом. Действия правительств в период анархистского кризиса устраняют последние сомнения на этот счет. В парламенте проводят серию законов, получивших наименование «злодейских».
12 декабря, через несколько дней после взрыва в Бурбонском дворце, принимается закон о печати, установивший строжайшие наказания за публикацию «подстрекательских» статей. 18 декабря проводятся еще два «злодейских» закона — о преступных ассоциациях и о взрывах. После убийства президента Сади Карно принимается закон «о подавлении анархистской агитации». Все эти законы намеренно составлялись в туманной форме, действия анархистов не конкретизировались. Любое революционное выступление можно было подвести под их действие. Первым же обвиняемым по этим законам оказался именно социалист. На основании «злодейских» законов из Франции был выслан русский марксист Г.Б. Плеханов.
Социалисты и некоторые радикалы активно боролись против ограничения буржуазной демократии под предлогом защиты от анархистов. Осуждая анархистов, она одновременно вскрывали истинные цели злодейских законов. Исключительную роль в этой борьбе играл Жорес. Он, как никто другой, сумел раскрыть подлинные причины анархистских покушений, их социальную природу. Он показал французам на тех, кто несет главную ответственность за анархистский террор. При этом он не просто оборонялся от наступления реакции против социализма; он переходил в контрнаступление. В истории войн, известны случаи, когда особенно смелые и ловкие солдаты хватали на лету брошенные врагом гранаты и швыряли их обратно так, что они взрывались в рядах противника. Нечто подобное великолепно делал Жан Жорес. В своей жизни он произнес немало речей, которые приобретали характер исторического события. Среди них его выступление 25 июля 1894 года. Это было вскоре после убийства президента Карно, когда правительство, вновь возглавлявшееся Шарлем Дюпюи, внесло в палату очередной «злодейский» закон против анархистской агитации.
Жорес предложил дополнить проект закона такой статьей: «Все политические деятели, министры, сенаторы, депутаты, которые будут торговать своим мандатом, брать взятки и участвовать в нечестных финансовых делах, или будут фигурировать в административных советах компаний, осужденных органами юстиции, или восхвалять указанные действия в прессе или устных заявлениях перед одним или несколькими лицами, будут рассматриваться в качестве лиц, вызывающих акты анархистской пропаганды».
Обосновывая свое предложение, Жорес показал затем, что Панама и последовавший за ней новый скандал, связанный с компанией Южных железных дорог, свидетельствуют об анархии самого буржуазного общества, в котором царит моральный упадок и хаос. Он доказывает, что ничто другое не может в такой степени возмутить сознание, ожесточить, вызвать решимость безнадежности, породить акты анархистского террора, как примеры продажности тех, кто стоит у власти. Жорес бьет врага его собственным оружием. Он берет определение анархии, сформулированное премьер-министром Шарлем Дюпюи, и путем остроумного логического анализа и толкования основных тезисов этого определения доказывает, что ответственность за возникновение и действия анархизма несут общественные силы, представляемые такими людьми, как сам Дюпюи. Анархия, утверждает председатель совета министров, — «это прежде всего презрение ко всякой власти».
— Прекрасно! — восклицает Жорес. — Я хочу спросить его, если политические деятели замешивают парламент, национальное представительство в скандалы, в грязные дела, компрометируя таким образом это представительство, которое при республике служит олицетворением всякой власти; я его спрашиваю: разве в таком случае эти люди не подрывают в сознании людей уважение ко всякой власти?..
Вопрос Жореса вызывает крики: «Правильно! Очень хорошо!» — и покрывается аплодисментами. Но оратор уже переходит к следующей формуле Дюпюи: «Анархизм — это презрение к всеобщему избирательному праву».
— Я вновь спрашиваю его: если те, кто, получив от всеобщего голосования мандат для защиты интересов страны, ее благосостояния, ее чести от происков финансистов, вместо этого становятся их сообщниками, клиентами этих подозрительных финансистов, не оказываются ли они теми самыми людьми, которые подрывают уважение к всеобщему избирательному праву?
