Гряда, на которой они сидели, была видима одновременно и из Мудоввары, и из Галлат-Аммара, и своим зловещим появлением они всполошили турок в обоих пунктах.
Нас окутал мрак, и мы поняли, что должны терпеливо проспать ночь в надежде на завтрашний день. Может быть, турки подумают, что мы ушли, если утром они увидят гряду пустой. Мы уютно устроились в глубокой ложбине, разожгли костры и испекли хлеб. Общие задачи объединили нас.
Бедуины прониклись стыдом по поводу своего безрассудного поведения на вершинах горы, и было единогласно решено, что нами будет руководить Заал.
День наступил мирно. В течение многих часов мы наблюдали пустынное железнодорожное полотно. Заал и его хромой родич Ховеймиль неустанно следили за тем, чтобы мы оставались за прикрытием. Это стоило им больших трудов ввиду ненасытной неугомонности бедуинов, которые никак не могли высидеть на месте больше десяти минут, а должны были все время суетиться и болтать. Этот недостаток ставил их гораздо ниже хладнокровных англичан в условиях длительного докучливого напряжения, которого требует выжидательная война. Сегодня они приводили нас в бешенство.
В конце концов турки, вероятно, заметили нас. В девять часов около сорока человек выступили из Галлат-Аммара на север и открыто двинулись вперед.
Если мы не тронем их, они в течение одного часа прогонят нас отсюда. Но если мы нападем с нашими преобладающими силами и оттесним их обратно, то нас заметят с железной дороги и движение по ней приостановится.
Мы попытались наконец разрешить это затруднение, послав тридцать человек, чтобы они задерживали врага и, по возможности, отвлекали его в сторону гор. Тем самым наша главная позиция могла бы остаться открытой и турки уверились бы в нашей немногочисленности. Наши надежды оправдались Через несколько часов стрельба стала отрывочной и отдаленной. С юга показался регулярно проходящий в это время патруль и проследовал, ничего не заметив, мимо нас и Нашей мины по направлению к Мудовваре. Он состоял из восьми солдат и дюжего ефрейтора. Когда патруль отошел от нас на одну или две мили, его одолела жара. Ефрейтор повел свой отряд в тень от длинного водостока, под сводами которого слабо дул прохладный восточный ветерок, и там они удобно разлеглись на мягком песке, напились воды из фляжек, покурили и, наконец, заснули. Мы решили, что это являлось их полуденным отдыхом, который знойным аравийским летом все уравновешенные турки считали вопросом принципа.
То, что они позволили себе передышку, доказывало, по нашему мнению, что они не подозревают о нашем соседстве. Однако мы ошибались.
Полдень принес новые заботы. Мы увидели в бинокль, что от станции Мудоввара отделилась сотня турецких солдат и направилась к нам напрямик через песчаную равнину. Люди подвигались очень медленно и, несомненно, с крайней неохотой, огорченные потерей своего любимого полуденного сна. Но даже в худшем случае, как бы медленно они ни шли, через два часа они все-таки достигнут нас.
Мы начали укладываться, готовясь уехать и решив оставить мину с ее проводами на месте на тот случай, если турки не заметят ее и мы сможем вернуться и воспользоваться плодами тяжелой работы. Мы послали гонца к отряду, прикрывавшему нас с юга, чтобы договориться с ним о месте встречи у перерезанных стремнинами скал, служивших прикрытием для наших пасущихся верблюдов.
Как только он умчался, часовой закричал, что со стороны Галлат-Аммара видны клубы дыма. Мы с Заалом бросились к вершине горы и по характеру дыма поняли, что действительно у станции стоит поезд.
Пока мы пытались разглядеть его, он внезапно двинулся по направлению к нам. Мы крикнули арабам, чтобы они как можно быстрее заняли позиции. У скалы началась дикая суматоха. Сержанты Стоке и Льюис, будучи в сапогах, не могли опередить остальных, но и они быстро взобрались наверх, позабыв о своих муках и дизентерии.
Люди, вооруженные винтовками, расположились длинной цепью позади горного отрога, спускавшегося от пушек и мимо детонатора ко входу в долину. Отсюда они могли бы открыть стрельбу непосредственно по сошедшим с рельсов вагонам с расстояния меньше чем полтораста футов, меж тем как дальнобойность наших орудий достигала около трехсот ярдов.
Один из арабов взобрался на возвышение возле орудий и кричал нам о движении поезда – необходимая предосторожность, так как, если он вез войска и они высадились бы у нашего кряжа, нам пришлось бы повернуться с быстротой молнии и отступить в долину, защищая свою жизнь. К счастью, поезд мчался вперед с огромной скоростью, которую ему придавали два паровоза.
Когда он приблизился к месту, где, по сведениям турок, мы скрывались, с поезда открыли бесцельную стрельбу по пустыне.
Я мог слышать его приближающийся грохот, сидя на холмике у моста, чтобы подать сигнал Салему, который танцевал вокруг детонатора, крича от возбуждения и настоятельно призывая Бога на помощь.
Стрельба турок звучала внушительно, и я размышлял, со сколькими врагами нам придется иметь дело и сравняет ли мина своим действием их число с нашими восьмьюдесятью людьми. Было бы лучше, если бы наш первый опыт с электричеством происходил в менее сложной обстановке. Но в этот момент оба паровоза, казавшиеся огромными, с пронзительными свистками вынырнули из-за поворота.
За ними тянулись вагоны, из окон и дверей которых торчали ружейные дула. На крышах, позади ненадежных прикрытий из мешков с песком, притаились солдаты, обстреливая нас.
Я не предполагал, что будут два паровоза, и в то же мгновение решил взорвать мину под вторым, чтобы, в случае незначительного действия взрыва, неповрежденный паровоз не мог отцепиться и утащить вагоны назад.
Итак, когда второй паровоз въехал на мост, я поднял руку, подавая знак Салему. Раздался ужасный грохот, и железнодорожное полотно скрылось за столбом черного дыма и пыли высотой и шириной около ста футов. Из мрака доносился треск разбивающихся вагонов и продолжительный звучный металлический скрежет раздираемой стали. Крутящееся колесо паровоза внезапно вылетело из черной тучи, затмившей небо, с музыкальным свистом пронеслось над нашими головами и медленно и тяжело упало в пустыне где-то позади.
После этого полета наступила мертвая тишина. Ни один крик, ни один ружейный выстрел не раздался, пока ставший серым туман от взрыва медленно двигался в нашу сторону от железнодорожного полотна и, миновав, растаял в горах.
Я в восторге бросился к сержантам. Салем схватил свою винтовку и разрядил ее во тьму. Не успел я вскарабкаться к орудиям, как ложбина оживилась выстрелами и темными фигурами бедуинов, устремившихся вперед, чтобы схватиться с врагом.
