Карамзин вспоминал, что до переезда Новикова из Петербурга в Москве было только две книжные лавки, продававшие в год книг едва на десять тысяч рублей. В руках же Новикова оборот достиг сотен тысяч. Вслед за ним в книжную торговлю втянулись купцы Кольчугин, Полежаев, Матушкин, Акохов, Козырев, торговавшие поблизости от университета, в лавках на Никольской улице, у каменной стены Заиконоспасского монастыря.
Новиков был в Москве главным распространителем книжной торговли, говорит Карамзин. Он «отдавал переводить книги, завел лавки в других городах, всячески старался приохотить публику ко чтению, угадывал общий вкус и не забывал частного. Он торговал книгами, как богатый голландский или английский купец торгует произведениями всех земель: то есть с умом, с догадкою, с дальновидным соображением».
Не только торговал Новиков. Он рассылал бесплатно свои книги в Московский университет, в духовные училища, школы. Во многих губернских и уездных городах у Новикова были комиссионеры, продававшие его издания, — в Архангельске, Вологде, Казани, Пскове, Риге, Рязани, Симбирске, Смоленске, Тамбове, Твери, Туле, Ярославле, Богородицке, Глухове, Коломне. Покупавшим несколько книг он предоставлял скидку, кто брал на пятьдесят рублей, получал еще на сто рублей даром, — заказывай, читай!
И русские люди по всей стране читали изданные Новиковым книги.
Московские журналы и книги беспокоили Екатерину II. Слухи о Дружеском ученом обществе, о Типографической компании доходили до Петербурга и превращались в россказни о шайке безнравственных людей, подрывающих уважение к правительству.
За Новиковым следили, издания его с пристрастием читались цензорами, служившими по должности и добровольцами. Разъяснит же где-то бывший издатель «Трутня», государству небезопасный, свои пагубные замыслы! А тут и поступят с ним по строгости законов. Каких? Будет видно. Если старых для него не хватит — сочинятся новые.
Наконец одна хитрость издателя была обнаружена. Комиссия народных училищ в августе 1784 года уведомила московского главнокомандующего графа Захара Чернышева, что содержатель типографии Московского университета Николай Новиков напечатал две книги — «Сокращенный катехизис» и «Руководство к чистописанию», — ранее вышедшие по контракту с Комиссией в типографии Брейткопфа. Этим, дескать, нарушено право издания и нанесен ущерб экономическим доходам Комиссии училищ. Надо книжки отобрать, а за проданные взыскать с Новикова деньги.
Пока жалоба путешествовала из Петербурга в Москву, Захар Чернышев умер, и Новиков лишился защитника и друга. Главнокомандующим назначен был граф Яков Брюс. Он принялся искоренять раскол и вольнодумство. Со службы ушли правитель канцелярии главнокомандующего Семен Иванович Гамалея, адъютант Иван Петрович Тургенев, советник Уголовной палаты Иван Владимирович Лопухин — товарищи Новикова по Дружескому ученому обществу.
Обороняться пришлось в одиночку.
Новиков ответил, что учебные книги печатал он по приказанию покойного графа Чернышева, продавал копейкою дешевле, чем в Петербурге, и представил тому свидетельства бывших адъютантов главнокомандующего.
Императрица не нашла возможным расследовать жалобу — ей надо было бы осуждать действия Чернышева, — но тотчас изобрела другой повод придраться к Новикову.
В «Прибавлении к «Московским ведомостям» за 1784 год, N 69–71, напечатал он статью «История ордена иезуитов», содержавшую неблагоприятные для этой могущественной организации сведения. Екатерина приказала изъять номера «Прибавлений» по той причине, что, «дав покровительство наше сему ордену, не можем дозволить, чтобы от кого-либо малейшее предосуждение оному учинено было».
Московский обер-полицмейстер арестовал тираж «Прибавлений», приказав отбирать номера у тех подписчиков, которым они уже были отправлены.
Несколькими неделями ранее наложили запрет на другую статью из «Прибавлений к «Московским ведомостям», называвшуюся «О влиянии успеха наук на человеческие нравы и образ мыслей».
Исправно доносил на Новикова протоиерей Архангельского собора в Москве Петр Алексеев. Он следил за тем, что происходило в Дружеском ученом обществе, а затем в Типографической компании, читал новиковские книги и сообщал императрице о том, что в них встречаются мысли, несходные с православным вероучением и противные монархическому правлению. Писал он также, что Новиков тайно печатает развратные книги в доме на Чистых прудах. Алексеев завербовал себе в помощники одного из типографских работников Новикова и через него добывал сведения для своих доносов.
Дальше — больше. В конце декабря 1785 года императрица приказала московскому главнокомандующему, в рассуждении того, что из типографии Новикова выходят «многие странные книги», освидетельствовать их, чтобы впредь «таковые печатаны не были, в коих какие-либо колобродства, нелепые умствования и раскол скрываются». Архиепископа Платона Екатерина просила испытать Новикова в законах православной веры и просмотреть его книги, нет ли в них «всяких нелепых толкований, о коих нет сомнения, что они не новые, но старые, от праздности и невежества возобновленные».
Платон беседовал с Новиковым и доложил государыне, что московский издатель является истинным христианином. Книги также не внушили архиепископу особых сомнений. Из четырехсот шестидесяти названий, вышедших в типографиях Новикова, только двадцать три были признаны «могущими служить к разным вольным мудрованиям, а потому к заблуждениям и разгорячению умов». Шесть из них — масонские, их запечатали, а семнадцать, в числе которых попались произведения Вольтера, сборники сказок и песен, лишь запретили продавать.
Императрица осталась недовольна мягкостью Платона и подала команду гражданской администрации. Она приказала московскому губернатору — главнокомандующий Брюс был в отъезде — проверить больницу, заведенную «от составляющих скопище известного нового раскола», и допросить Новикова, зачем он издает сочинения «для обмана и уловления невежд».
Новиков спокойно прошел и через это испытание. Губернатор должен был донести, что книги печатаются с дозволения цензуры, светской и духовной. Новиков же при издании книг в публику никакого другого намерения не имел, кроме того, чтобы приносить трудами пользу отечеству и честным образом получать законами невозбранный прибыток…
Юридических оснований для расправы с Новиковым не отыскивалось, и вскоре императрица решила не заботиться о соблюдении законности: Новиков превращался для нее в грозную силу.
