– Это было какое-то сумасшествие, – заявил он нескольким выжившим подчиненным, – но я здесь ни при чем.
Примерно с таким же объяснением он обратился и к Раглану.
– Что вы хотите этим сказать, сэр? – спросил его Раглан таким разъяренным тоном, какого, по мнению офицеров штаба, он до сих пор никогда себе не позволял. При этом он нервно подергивал головой, а обрубок руки конвульсивно вздрагивал в пустом рукаве. – Чего вы хотели достичь, атакуя артиллерийскую батарею в лоб, вопреки всем правилам военного дела и собственному опыту?
– Милорд, – заявил Кардиган, уверенный в собственной невиновности, – я надеюсь, что вы не станете обвинять меня. Я получил приказ наступать от вышестоящего офицера перед строем.
Такое заявление оправдывало любого солдата, и Кардиган в полном спокойствии отправился к себе на яхту. Позже, несколько остыв, Раглан признал, что Кардигана действительно не в чем обвинить. Комментируя поведение Кардигана в своем письменном рапорте, Раглан признал, что тот «действовал смело, настойчиво и решительно».
По отношению к Лекэну Раглан не был столь снисходительным. Вскоре после разговора с Кардиганом, который без всяких сомнений возложил всю вину за поражение на своего командира, Раглан мрачно объявил Лекэну:
– Вы погубили легкую бригаду.
Тот с негодованием отрицал свою вину. Ведь он, Лекэн, только выполнял письменный приказ, доставленный ему из штаба адъютантом.
Лорд Раглан, по словам Лекэна, ответил на это любопытной репликой.
– Лорд Лекэн, – сказал он, – вы генерал-лейтенант и, следовательно, имеете право на независимость в оценках приказов. Если бы вы, видя губительность приказа, не стали его выполнять, смогли бы предотвратить все его последствия.
Действительно ли Раглан произнес эти слова или нет, так и осталось тайной, поскольку никто не был свидетелем его разбирательства с Лекэном. Однако никогда позже он не упоминал о том, что командир дивизии может по своему усмотрению толковать приказы вышестоящего командования. Теперь же оказалось, что Кардиган не виновен, так как выполнял приказ командира; Лекэна тоже не в чем упрекнуть, поскольку и он действовал на основании приказа.
Единственное, что оставалось Раглану, – это указать Лекэну на то, что тот не смог правильно понять приказ. Он не сделал ничего для того, чтобы разобраться в диспозиции русских войск, и незнание обстановки привело к непоправимым для легкой бригады последствиям. Лекэн не обратился за помощью к французским кавалеристам, которые, как указывалось в приказе, должны были действовать на его левом фланге. Лекэн не смог грамотно использовать собственную артиллерию.
Все это, конечно, было правдой. Тем не менее Лекэна формально нельзя было ни в чем обвинить. Приказ вручил ему молодой офицер, настолько ненавидевший его, что даже не соизволил ответить на уточняющие вопросы генерала. Вернее, по словам свидетеля того злосчастного разговора, лорда Бэргхерша, штабной офицер ответил жестом, который еще больше ввел Лекэна в заблуждение. А текст самого приказа был недостаточно четким и подробным.
Теперь Кардиган спокойно пил на яхте шампанское со своим приятелем де Бургом, а Лекэн, сидя в палатке, предавался мрачным размышлениям. «Я не намерен нести ни малейшей ответственности за то, что потребовал от подчиненных выполнения приказа, который, по моему убеждению, был продиктован настоятельной необходимостью».
Со свойственным ему стремлением защищать даже тех подчиненных, к которым он не испытывал особой любви, Раглан попытался защитить их от нападок недоброжелателей на родине.
В своей депеше правительству командующий подчеркивал героизм при проведении атаки, высокую выучку и дисциплинированность кавалеристов. Тот факт, что Лекэн совершил «фатальную ошибку», как Раглан назвал его поступок в частном письме герцогу Ньюкаслскому, в официальном отчете не упоминался вовсе. Там говорилось только о некоторых «недоразумениях, произошедших при определении направления наступления». Лекэн, по словам командующего, «испытывал серьезные сомнения в целесообразности выполнения приказа», однако, как дисциплинированный офицер, «был вынужден пойти на риск». Раглан хотел поскорее закрыть эту тему. Ошибка совершена, и, по его мнению, виноват в этом Лекэн. Но командующий не хотел дальнейших разбирательств. Лекэн, напротив, был полон решимости доказать свою невиновность. В горячей перепалке с Рагланом он намекнул, что намерен идти в этом до конца. Генерал Эйри пытался уговорить его не выносить спор на публичное рассмотрение, что только повредило бы армии. Но Лекэн оставался непреклонен. Однако он не предпринимал ничего до того времени, пока не была опубликована депеша Раглана. Эйри удалось заверить его в том, что никто не собирался его обвинять. Но, увидев депешу, Лекэн пришел в ярость. Там не указывалось прямо на его вину, но и не делалось никаких попыток его оправдать. А Лекэн жаждал именно прямого оправдания своих действий. Он написал письмо на имя герцога Ньюкаслского и, согласно уставу, направил его Раглану для дальнейшей передачи по команде. Эйри вновь попытался отговорить Лекэна от попытки передать дело на рассмотрение правительства, поскольку «это не могло привести ни к чему хорошему». Но тот настаивал на своем, и Раглан был вынужден отправить его письмо. Получив письмо, герцог Ньюкаслский извинился перед Рагланом за поступок подчиненного. Он уже знал содержание письма, так как Лекэн, не будучи уверен в том, что Раглан отправит его, заблаговременно послал в Лондон копию. Далее герцог писал, что сожалеет, но генерал Лекэн не может далее занимать должность командира кавалерийской дивизии. Через две недели генерал был отозван в Лондон. Генерал Кардиган отбыл туда на собственной яхте еще ранее, подав соответствующий рапорт.
Разногласия среди старших офицеров, конечно, мало трогали солдат. Вечером после злосчастной атаки сержант 7-го полка написал домой: «Теперь от легкой бригады осталась всего кучка людей». А его приятель из 11-го гусарского полка подошел к нему и сказал:
– Итак, мой друг-стрелок, как я и обещал тебе неделю назад, теперь нам с тобой будет о чем поговорить.
– Может быть, – спросил сержант-стрелок, – здесь была какая-то ошибка?
– Какая теперь разница, мы просто старались выполнить свой долг. Все когда-нибудь кончается.
Раны тех участников боя, которые не были отправлены на корабли, постепенно затягивались. Некоторые избежали ран или были ранены очень легко, так как, как они говорили сами, «русские сабли были тупыми, как ломы». На голове одного из кавалеристов насчитали пятнадцать следов сабельных ударов, каждый из которых был не более чем просто царапиной.
