И уже во все концы земли летели телеграммы корреспондентов иностранных газет, сообщающих о смелом перелете трёх русских летчиков. Весь мир повторял имена героев.
Но Чкалов не думал об этом. Похаживая у самолета, он вымерял глазом пространство для взлта машины. Он до сих пор ещё не представлял всего значения совершенного им подвига. В своей жизни Чкалов очень редко, пожалуй, никогда не был доволен достигнутым. В его могучей душе жила вечная неудовлетворенность свершённым делом, и это чувство всегда заставляло его быть неутомимым в поисках нового. Он не думал сейчас ни об успехе перелета, ни о славе: мечты его уже были устремлены к новому перелёту, давно обдумываемому вместе с Байдуковым. Здесь, на полузатерянном островке, где, ударяясь о скалы, грозно взрывались, рассыпаясь снежными брызгами, штормовые волны такого же беспокойного, как и его мятежный характер, Охотского моря, он думал о перелёте через Северный полюс. Это была дерзкая мечта. Многие лётчики разных стран и национальностей мечтали о чести — первыми пересечь таинственное белое пятно полюса Неприступности.
Чкалов уже давно заприметил в сторонке возле кустарников однорукого охотника — нивха. То и дело поправляя на своих длинных, заплетённых в косу чёрных волосах старый меховой малахай, он нерешительно переминался с ноги па ногу. «Наверно, хочет о чем-нибудь спросить», — определил с улыбкой Валерий Павлович. И на самом деле, с тем удалым видом, когда говорят: была — не была, где наша не пропадала! — охотник, махнув рукой, отважно пошагал к самолёту.
Он молча остановился у края крыла, моргая своими маленькими, похожими на чёрные арбузные семечки глазками.
— Пхаин, — назвал он себя.
Валерий Павлович приветливо протянул охотнику руку. Знакомство состоялось. Из разговора выяснилось, что Пхаин всю жизнь провёл на острове, никогда отсюда не выезжал, не видел ни каменных домов, ни поезда, руку потерял на охоте.
— Правда ли, — наконец спросил охотник про самое главное, мучившее его, — будто Валерьян Павлыч Чкалов летал в Москве округ колокольни Ивана Великого и будто — то наденет картуз на крест, то снимет, то наденет, то снимет. Верно ли это?.. Поспорили мы тут.
Наивный вопрос нивха до глубины души растрогал Чкалова. Он обнял охотника за плечи и тут же подарил ему свою любимую трубку.
— Спасибо, друг, за такую добрую и лестную сказку. Где это только ты услыхал её?
— Слава впереди человека бежит.
— Нет, брат, не летал, но обязательно попробую, — пообещал Чкалов.
Этот разговор с охотником заставил его глубоко задуматься над своей судьбой. «Выходит, и здесь, за тридевять земель, о нас слыхали люди», — с радостным удивлением думал он, направляясь к берегу моря. Ему хотелось побыть одному со своими думами, помечтать немного. «Какой здесь суровый климат, — продолжал удивляться он, — а сколько вокруг прекрасных цветов!» — и он наклонился, чтобы сорвать фиолетовый ирис. К берегу Валерий Павлович подошёл с букетом пышных ирисов и нежных по окраске диких душистых роз. Он присел на прибрежный бугорок, заросший редкой травкой и кустами рыжего цепкого бурьяна.
Море бушевало. Над пенными волнами с пронзительными криками метались чайки.
Память не могла ещё объять полностью всех впечатлений, что вместила за время перелёта его душа. Вновь проходили перед его мысленным взором величественные и грозные картины опасных бурь, возникали таинственные облачные ущелья, сырые бездонные провалы, поднимались лиловые вершины горных хребтов, яростно катились валы иссечённого холодными дождями неспокойного моря, и в его душе рождалась торжественная музыка — низкий гул контрабасов, напоминающий суровый однообразный гул моря.
Из-за грохота волн он не слышал, как к нему уже несколько раз обращался невысокий худощавый человек в серой кепке, с измученным и небритым лицом. Его спутник в помятой шляпе, опустившись на одно колено, быстро фотографировал лётчика на фоне белой, отвесно вздыбленной волны.
На остров прилетели корреспонденты. Усадив Байдукова писать заметки о перелете, они разыскали Чкалова на берегу моря. Однако Валерий Павлович писать отказался наотрез.
— Мы сами напишем, — соглашались на всё корреспонденты, — вы только расскажите, поделитесь своими мыслями.
Пошарив по привычке в карманах и не найдя там трубки, Чкалов угрюмо пробасил:
— Ладно уж. Что там вас интересует?
Оба корреспондента вынули блокноты и ручки.
— Расскажите нам о вашем экипаже и в чём секрет успеха вашего беспосадочного перелета.
Валерий Павлович сосредоточенно вгляделся в туманное море.
— Пишите…
Неторопливо, обдумывая каждую фразу, Чкалов начал диктовать свой рассказ.
— Я люблю одарённых людей, и тем более, одарённых к лётному делу. Байдуков рос и формировался как лётчик на моих глазах. Я внимательно следил за его ростом. Пожалуй, я не ошибусь, если скажу, что каждый из нас, набивший руку на этом деле, с одного-двух взглядов, особенно во время полётов, может определить класс любого лётчика. Тем более я, наблюдавший за ним довольно продолжительное время. Профессия лётчика-испытателя обязывает внимательно относиться, вникать, изучать самые как будто бы незаметные для постороннего глаза явления. Это постепенно входит в кровь. Если машину изучаешь до самой доскональности, то человека — тем более. Егор Байдуков, как мастер воздушного ремесла, — явление незаурядное. Пожалуй, трудно во всём воздушном флоте найти равного ему летчика, специалиста по вождению самолёта в тумане и облаках. — Чкалов помолчал немного и добавил: — Лично я затрудняюсь назвать такого. Когда машина врывается в склизкую, глухую, лохматую мразь и часами не видно ни земли, ни неба, ни даже крыльев самолета, а Байдуков сидит на пилотском месте, зорко следя за показаниями приборов, можно быть спокойным и вполне уверенным в том, что машина выйдет из облаков в точно заданном направлении и в нормальном положении горизонтального полета.
Поднявшись с земли, Чкалов продолжал свой рассказ, прохаживаясь мимо торопливо записывающих корреспондентов.
Насколько трудно водить машину в тумане, можно понять уже по одному тому, что даже птицы, попав в туман, теряют своё нормальное положение относительно земли. Уметь хорошо провести машину в облаках — это великое искусство. Тут на помощь слабому и неразвитому инстинкту человека изобретены приборы… Часто бывает, летишь, приборы показывают одно, а самому кажется, что самолёт идёт или с креном, или ещё в каком-либо неправильном положении. Летчики, попадавшие в туман, хорошо знают эту тягостную, угнетающую раздвоенность. Вот почему я как профессионал высоко ценю и уважаю Байдукова.
