Услышав это, я припал к иконе Святителя и горько зарыдал. Что было дальше, уже не помню. Некоторым объяснением этого сна может быть то, что сегодня в Петербурге получено будет письмо с изъявленным мною желанием быть в Афинской миссии. День прошел без особенных приключений. Написал в проповедь мало.
Вторник, 14 марта
На часы с батюшкой поехали в Лавру и прямо спустились к ближним пещерам. Отстояв преждеосвященную обедню, тут, в алтаре, у престола исповедались. Потом зашли к батюшке о. Парфению. Когда я рассказал ему свой сон, он сказал: верно тебе Господь пошлет какой-нибудь подвиг на спасение души! – Вечером в тот же день я ходил к о. Антонию осведомиться о судьбе стихов своих, и он при мне же пропустил их к напечатанию{64}. Что за милый цензор! Целую ночь потом я кое-что исправлял в них.
Среда, 15 марта
Занимался тем же делом, или, вернее, оканчивал проповедь на пассию. Вечером Ф.В.Ч.{65} пригласил нас на музыкальный вечер к Ник. А. Р-у.{66} Сперва мы слышали квартет Гайдена, потом Шторха, потом еще кого-то и, в заключение всего, Бетховена. Последний заставил нас совершенно растеряться. Что за пречудная композиция! Отчета о слышанном не могу дать.
Четверток, 16 марта
К удивлению моему, во сне не увидел и не услышал ничего, а думал, что услышу по крайней мере гармонию сфер. О. Ф<еофан> видел во сне, что ему подавали прекрасный, золотоукрашенный бокал, но подаваемое досталось в руки не ему, а кому-то состоявшему вблизи него. Целый день я переписывал проповедь для завтрешней пассии. Разумеется, был и в классе{67}.
Пяток 17 марта
О. ректор потерял голос, а потому просил меня прочитать Евангелие на пассии, как имеющего проповедь говорить. Я предлагал эту честь о. Феофану. Но чуть тот отказался, о. Даниил взял ее себе, и очень кстати. У меня решительно не стало бы духа проговорить и половину проповеди. И то совершенно истомил себя и публику. Убедился-таки я, что длинная проповедь есть и безумие, и преступление… Дал бы Бог после этого и покаяться! – Неприятно мне было поручение писать проповедь на пассию, когда у меня и без того сидят на шее с десяток неготовых для второй части «Круга»… Теперь вижу, что и это худо не без добра. Так как теперь уже есть готовые на две пассии, то немного остается потрудиться, дописать остальные две проповеди пассионные и усолиднить таким образом еще несколько Круг свой…. У именинника несчастие.
Суббота, 18 число
Верно истомился классом или чем-нибудь занят был особенным, что в целый день и вечер написал только 18 строк об Иудином окаянстве. Погода стоит холодная и ни на что не похожая. Печатание мое идет премедленно: доселе отпечатан один только лист. В Воскресном чтении есть уже моя проповедь о Страшном Суде{68}.
Воскресение, 19 марта
По приглашении возлюбленного батюшки о. Ивана служил обедню в Никольской (или Ильинской) церкви{69} с о. Антонием. После обедни отпевали и хоронили усопшего брата Михаила. Мир душе его и вечная память! Верно, обед был с немалым утешением, потому что в архиве моем не значится, на сей день ни единой строки написанной в честь «Круга». Ночью давече видел письмо Преосвященного Иннокентия к батюшке о. Феофану. Памятны между прочим следующие слова: «Вам (о. Феофану) путь лежит в розах. Что ж касается до о. Антонина, то его путь лежит через терния. А именно, он назначается в Алеутскую миссию». Когда я, сетуя, рассказывал кому-то об этом известии, то в утешение мне говорили, «что ведь в Америке тоже есть много монастырей и еще более, чем в России. Есть также и Лавра».
Суббота, 25 марта
Все минувшие дни шли однообразно. Ходил в класс и писал «Круг». 22-го кончил об Иуде и начал об Иоанне. Вчера удалось написать только пять строк. 21-го во сне был в Далматове{70}, видел братца, одет был в светское платье, и притом дурно. Сегодня{71} был близко к о. Парфению, даже поднес ему три чашки чаю. Кроме того, ехал во Францию и переменил себе имя на какое-то жидовское, за что, по законам, следовало меня расстрелять 60-ю выстрелами. Однако ж, по предстательству посланника, выстрелы пущены были мимо меня. Служили обедню в академической церкви{72}. У о. ректора обедали. Погода немилосердно холодная. Ради сего и Владыка не служил у нас. О. Даниил гремел словесо…
Воскресение, 26 марта
Ходил на раннюю. В обед кончил последнюю из пассионных бесед. Теперь, кажется, уже весь «Круг» мой приведен к вожделенному концу. Думаю, что от радости учинил набег на михайловского калугера{73}. Впрочем, исторических известий на то не обретается.
Понедельник, 27 ч<исло>
Весь день этот безотдышно трудился над переписыванием вновь сочиненных дополнительных проповедей и опять крепко истомил руку. Когда-то кончу я свое дело и ублажу теперешнюю муку?..
Вторник, 28 <марта>
Спал тяжело и дурно, встал еще в большем неудовольствии. Пил чай кое-как, но вдруг все переменилось. О. Феофан пришел ко мне с письмом из Петербурга. Один из родственников его, медик, лечивший Преосвященного Иннокентия, получил поручение известить о. Феофана, что он назначен Св. Синодом в Рим к миссии, с жалованьем 1500 рублей серебром и что предварительно будет вызван в Петербург. В этом же письме по секрету писано было от имени Преосвященного Иннокентия, чтобы о. Феофан еще раз и решительнее поручился за качества той особы, которая изъявила желание быть в Афинах; потому что, прибавлено, от сей рекомендации будет зависеть ее назначение на избираемое ею место… Ну! Антонин! Итак, дело может выйти очень серьезное. И ты, действительно, можешь быть в Афинах!.. Ай! ай!
Четверток, 30 ч<исла>
Полетела желанная рекомендация!.. Будем теперь сидеть, да у моря погоды ждать.
Суббота, 1 апреля
Ночью милый мой Алеша за что-то дал мне пощечину. Потом я прятался с кузовом краденых вещей (фруктов и преимущественно яблоков) от о. Даниила и, когда не видел надежды укрыться, рассыпал их, и они покатились все под гору. Наяву вышло иное. Пришлось мне напасть на о. Даниила. Он бедный вступил в жаркое дело с секретарем по поводу перемещения сего без ведома оного в корпус и вследствие сего необходимо происшедшей передвижки из N в N студентов. Кроме секретаря досталось тут на зубы и о. ректору… Ну-ка повозись вот с таким инспектором. Прежде казалось, что нет людей хуже и неблагоразумнее Феофана с Антонином. Потрика теперь кой-чего на кулак!
Воскресение, 2 апреля
Служили обедню с о. Феофаном. За чаем в первый раз новый инспектор побеседовал по-человечески с старым, о вчерашней же материи. В остальное время дня писал проповедь на Антипасху.
Понедельник, 3 апреля.
Типография просто режет меня, да и только! С половины марта держит рукопись стихов и доселе ничего не сделала. Пошел я, и где тристаты (sic!) злобы? посулил целковый и царство покорил! К четвергу непременно обещались напечатать. Продолжал писать проповедь.
Среда, 5 апреля
Любезнейшему братцу – имениннику многолетие. Надеялся, что к такому празднику типография порадует меня моей седмицей. Ничего не бывало! В виде некоего утешения были вечером поклоны{74}. Чтение жития Преподобной Марии напомнило мне что-то святое и чудное, виденное давече во сне, но чего теперь не припомню.
Четверток, 6 апреля
Был в классе. После обеда немного писнул для проповеди. Вечером, наконец, я узрел «Седмицу Страстей Христовых» и восчувствовал себя родителем. Первородная моя{75} такая чистенькая, беленькая, легонькая (?), пустенькая, что грешно было бы не улыбнуться, глядя на нее. Немедленно я послал экземпляр цензору и долго не спал потом. Ну, Антонин, попал в стихотворы! Как бы из стихотвора не попасть в смехотвора?..
Пятница, 7 апреля
Верный идее перворождающего молодого автора, взял под мышку несколько экземпляров книжицы и пошел к книгопродавцам. Должикова{76} не застал дома. С Стефаном Литовым{77} не сошелся. У Ив<ана> Литова{78} наконец попал в сети. Увлекшись желанием разделаться книгами за книги, я уступил ему за совершенный бесценок 500 экзэмпляров, набравши у него пустых и ненужных книг. Впрочем, в тот же час раскаялся и после обеда послал приказание выдать только 400 экземпляров. Перед вечерней имел свидание с Павл<ом> Петр<овичем> Должиковым – потому же делу. В пять часов принесли икону Божией Матери в большую церковь, послужили утреню, после коей я все-таки успел чиркнуть мало-нечто для «Круга».
Суббота, 8 число
Приготовлял к отсылке книжки. Служил обедню, у о. ректора обедал. Послал Петра на почту, который мучился там до всенощной вплоть и избавлен был от напастей уже геройским поступком Ивана.
