Печаль вызывалась и обстановкой дома. В семье Джона Аллана не все было так уж хорошо. У Фрэнсис Аллан, вероятно, уже тогда проявились первые признаки туберкулеза, который и свел ее в могилу пятью годами позже. Однако было и кое-что другое. По и Джон Аллан начали ссориться. Не исключено, что Джон Аллан напоминал своему юному подопечному, что тот был, по существу, взят в дом из милости. В ноябре 1824 года он написал письмо Генри, старшему брату Эдгара По, о том, что Эдгар «бездельничает и дуется — ходит в скверном настроении и злится на всех вокруг. Чем мы заслужили такое отношение — понять не могу». И еще он добавил, что у Эдгара «нет ни капли любви к нам и ни малейшей благодарности за все, что я для него сделал». То же самое говорилось и о взрослом По. Он не мог заставить себя унизиться перед кем бы то ни было, не мог заставить себя выразить благодарность.
В том же письме к Генри По приемный отец Эдгара упоминает о его «бедной сестренке Розали», которая жила в Ричмонде с Маккензи, и пишет, что она лишь «наполовину его сестра, но Боже упаси, дорогой Генри, упрекать живых в ошибках и слабостях мертвых». Смысл слов «наполовину сестра» совершенно очевиден. Аллан намекает на то, что у Розали был другой отец и что она соответственно внебрачный ребенок. Если Аллан написал такое Генри По, то он, вне всяких сомнений, говорил нечто подобное и Эдгару. Мальчику, который так почитал свою мать, это казалось непростительным. Нам уже известно о «ненависти» По ко всему грубому. А что может быть грубее, чем обвинение матери в том, что ребенок ее не от мужа?
Как развивались события? По знал о внебрачных детях Аллана, которые жили в Ричмонде, и, вероятно, приписал пошатнувшееся здоровье миссис Аллан именно этой причине. Если он упрекнул Аллана в том, что тот произвел на свет внебрачных детей, разве не естественен ответный упрек — напоминание о похожем грехе матери По? Наверное, это и стало началом жестокого и постоянно усугублявшегося конфликта. Не раз По говорил, что хочет сбежать от Алланов и найти свой путь в жизни. Опекуны Розали Маккензи свидетельствуют о его желании стать моряком.
Моряком По не стал. Вместо этого он поступил в университет.
В феврале 1826 года, в возрасте шестнадцати лет, Эдгар Аллан По был зачислен в новый университет штата Вирджиния в Шарлоттсвиле. Первый камень университета заложили девятью годами ранее, однако открытие состоялось лишь за год до поступления По. Основатель и душа университета Томас Джефферсон намеревался «развивать у молодых людей способность мыслить, расширять их интеллект, воспитывать нравственность», хоть в этом и не совсем преуспел. По поселился один в комнате № 13 в западном крыле нового комплекса — к западу от центрального газона. Слуга будил его в пять тридцать утра. В классах древних и современных языков занятия начинались в семь часов утра. По проявил себя идеальным студентом, способным переводить с латыни так же легко, как с итальянского языка. В конце года его отметили как «отличившегося» в старшем латинском и старшем французском классах. В письме Джону Аллану он сообщил, что собирается хорошо сдать экзамены, «если только не помешает страх»; нервическое состояние по-прежнему преследовало его. По стал секретарем дискуссионного клуба и показал выдающиеся результаты в беге и прыжках в высоту.
Один из студентов вспоминал, что По всегда был «печален, меланхоличен, даже когда улыбался», и что он не помнит, чтобы тот «от души смеялся, — смех его казался деланым». По ни с кем не сходился, будучи слишком закрытым или слишком гордым, чтобы идти на сближение. Он часто «выпивал», чтобы «умерить избыточное нервное напряжение, в котором постоянно находился». Вероятно, пил он популярную настойку «персик с медом», сладкое и убийственное сочетание. Это первое упоминание о его пристрастии к алкоголю. Важно отметить, что пить он стал в очень раннем возрасте. Значит, По родился, а не сделался пьяницей.
Другой студент вспоминал, что «страсть По к крепким напиткам была такой же неумеренной и обращавшей на себя внимание, как страсть к картам». По был азартен. Поспорив с местным клерком, кому достанутся гравюры Хогарта, По предложил ему сыграть в кости и проиграл. В карты он мог резаться бесконечно, время от времени просаживая большие деньги. В таких случаях, как пишет современник, он «словно погружался в глубины своего природного, не знавшего границ, безрассудства». Такое «безрассудство» было свойственно По и во взрослой жизни, когда он все больше увлекался спиртным и вел себя соответственно. Тем не менее он прилежно учился в университете.
Впрочем, его жизнь в университете надо рассматривать в определенном контексте. Юные джентльмены из Вирджинии не обязаны были во всем следовать наставлениям Томаса Джефферсона, тем более по части нравственности. В университете часто случались драки и потасовки, и большинство студентов имело пистолеты, которые молодые люди то и дело пускали в ход. Культура Юга все еще включала в себя традицию дуэлей. Некоторые студенты происходили из богатых семей плантаторов, и их сопровождали рабы. Другие привозили своих лошадей и охотничьих собак. Студенты нередко мародерствовали в близлежащих городках, совершая на них пьяные набеги, процветали карточные игры. По не был одинок в своих слабостях. Однако испытывал непривычный недостаток в средствах. Ему приходилось просить денег у Джона Аллана, который присылал слишком мало и с большим опозданием.
Когда дело касалось содержания юного Эдгара, Аллан обычно проявлял скупость. В одном из писем По подсчитал свои университетские расходы, включая жилье и обучение, оценив их в триста пятьдесят долларов в год. Аллан же отправил его в Шарлоттсвиль, дав всего сто десять долларов. В результате По смог записаться лишь в два из трех классов, открывавших ему свои двери, правда сэкономив на этом пятнадцать долларов. Конечно же были и денежные посылки, но их никогда не хватало на оплату счетов. Тем более их недоставало для покрытия карточных долгов, и, согласно жалобам По, «на него смотрели, как на попрошайку». Никаких явных причин так жаться у Аллана не было. Всего лишь годом раньше он унаследовал довольно большое земельное владение по завещанию богатого шотландского родственника, который тоже эмигрировал в Америку.
Должно быть, к своему приемному сыну Аллан испытывал противоречивые чувства. Позднее, по свидетельству друга По, поэт сам характеризовал своего приемного отца как человека грубого и жестокого, признавая тем не менее, что временами он баловал сына, проявляя щедрость, хотя обычно бывал прижимист и скуп. Похоже, что с годами Эдгар вызывал у Аллана все большее негодование: он начинал видеться ему неблагодарным наглецом. В свою очередь По предполагал, что когда-нибудь богатства Аллана достанутся ему. И это было самым необоснованным предположением из всех возможных.
Когда в конце 1826 года По вернулся в Ричмонд, Аллан отказался финансировать его дальнейшее обучение. Несмотря на настойчивые письма кредиторов юного По, приемный отец больше не хотел оплачивать его долги, которые приближались к двум тысячам долларов. По рассчитывал проучиться в университете два года. Степени (в современном смысле этого слова) он не получил бы, но имел бы официальный документ о том, что закончил слушание ряда курсов. По отличала неуемная тяга к чтению, однако мир академического образования теперь для него закрывался. В позднейшем письме По упрекает Аллана в том, что «под влиянием минутного каприза» тот разрушил его надежды. Последовавшее возвращение домой оказалось горьким и по другой причине: По стало известно, что его письма к Эльмире перехватывались ее отцом и что она, по-видимому, собирается замуж за другого. Между Алланом и По участились стычки и ожесточенные ссоры. Следы былой любви между приемным отцом и его сыном окончательно исчезли.
В середине марта 1827 года По навсегда оставляет дом Алланов. Остановившись в трактире «Кортхаус», беглец написал приемному отцу: «Я слышал, как вы говорили (когда не знали, что я слышу, и поэтому говорили искренне), что не любите меня». Добавив, что его опекун постоянно упрекает его «в дармоедстве и лени», он заявил, что не желает «находиться во власти у черных», подразумевая, что рабы переняли отношение к нему хозяина. По просил выслать ему сундук с одеждой, так как собирался ехать на север, чтобы в каком-нибудь большом городе заработать достаточно денег для обучения в университете.
Однако потом, в письме, написанном на следующий день, По объявил, что находится «в отчаянном положении и не ел со вчерашнего утра. Не знаю, где буду спать ночью, верно, придется бродить по улицам — я вымотан…» Такой жалобный тон характерен чуть ли не для всей последующей корреспонденции По. «Милое письмецо», — написал Аллан на обороте конверта.
Четырьмя днями позже Эдгар Аллан По плыл в Бостон на судне, перевозящем уголь. Он возвращался в город, в котором родился. Наверное, удивительным в сравнении с вялым и ленивым Ричмондом показался ему этот город, гордившийся своей строгой пуританской жизнью и интеллектуальной насыщенностью. Бостон строился из красного кирпича и белого дерева. Главными развлечениями были посещения церкви и лекционного зала. Никаких рабов. Граждане Бостона поднимались спозаранку и работали тяжелее, чем жители Ричмонда.
