И тут я понял – она безумна в своих желаниях постичь новое, и она одержима моими трудами! И мне это было чертовски приятно! Меня никогда не волновали просто красивые куклы. Безусловно, женщина должна быть женщиной, но так редко можно встретить еще и умную представительницу противоположного пола, которая думает и рассуждает практически как ты сам. Я так был поражен результатами своей проверки Инессы, что потом мы целых три часа только и говорили о материализме и эмпириокритицизме… И ей ни капли не наскучили мои разговоры!
– Знаешь, моя всестороння критика субъективно-идеалистической философии – эмпириокритицизма – это мое самое настоящие детище! И я хочу напомнить те доводы, которыми побивают материализм Базаров, Богданов, Юшкевич, Валентинов, Чернов и другие махисты. Это последнее выражение, как более краткое и простое, притом, получившее уже право гражданства в русской литературе, я употребляю наравне с выражением: «эмпириокритики». Что Эрнст Мах – самый популярный в настоящее время представитель эмпириокритицизма, это общепризнано в философской литературе, а отступления Богданова и Юшкевича от «чистого» махизма имеют совершенно второстепенное значение, – я сделал паузу внимательно глядя в глаза своей собеседницы.
Она вся подалась вперед, жадно впитывая все мои слова и ожидая, когда я продолжу говорить. Тут внутри меня что-то как будто щелкнуло, переключилось. У меня как будто спала пелена и я ясно увидел сидевшую передо мной женщину. Красивую, полную сил и страсти. Она смотрела на меня как на Бога – Бога революции. Я почувствовал, что она как будто дает мне силы. Как будто ее непоколебимая вера наполняет изнутри мой измученный постоянными недосыпами и переездами организм! Она словно омолаживала меня, и я вновь чувствовал прилив сил и энергии. Непостижимо… Мое сердце забилось словно бешенное, а Инесса, все ближе наклоняясь ко мне, пошептала своим нежным голосом:
– Продолжай, Владимир, я прошу тебя!
Мне показалось, что если я не продолжу, то она не вынесет этого! Настолько жадно и передано смотрела она на меня своими поразительно прекрасными глазами, и я, будучи не в силах больше держать затянувшуюся паузу, продолжил:
– Материалисты, говорят нам, признают нечто немыслимое и непознаваемое – «вещи в себе», материю «вне опыта», вне нашего познания, они впадают в настоящий мистицизм, допуская нечто потусторонне, за пределами «опыта» и познания стоящее. Толкуя, будто материя, действуя на наши органы чувств, производит ощущения, материалисты берут за основу «неизвестное», ничто, ибо-де сами же они единственным источником познания объявляют наши чувства. Материалисты впадают в «кантианство» (Плеханов – допуская существование «вещей в себе», т. е. вещей вне нашего сознания), они «удвояют» мир, проповедуют «дуализм», ибо за явлениями у них есть еще вещь в себе, за непосредственными данными чувств – нечто другое, какой-то фетиш, «идол», абсолют, источник «метафизики», двойник религии («святая материя», как говорит Базаров). Таковы доводы махистов против материализма, повторяемые и пересказываемые на разные лады вышеназванными писателями! Инесса, ты понимаешь, о чем я?
– Владимир, конечно, понимаю! Но время, когда вышел в свет твой труд, – это время быстрого развития физики, появления новых физических понятий. Сейчас стало очевидно, что многие экспериментально установленные физические явления не могут получить объяснения и толкования с позиций классической ньютоновской механики, а, следовательно, классическая механика не является настолько всеобъемлющей и универсальной, чтобы к ней можно было свести все наблюдаемые процессы. Но, кажется, физики и сами запутались во всем, что говорили ранее, и в том, что открывают сейчас! Это положение – кризис современной физики!
– И я говорю о том же! Новая физика свихнулась в идеализм, главным образом, именно потому, что физики не знали диалектики. Они боролись с метафизическим (в энгельсовском, а не в позитивистском смысле этого слова) материализмом, с его односторонней «механичностью», – и при этом выплескивали из ванны вместе с водой и ребенка. Отрицая неизменность известных до тех пор элементов и свойств материи, они скатывались к отрицанию материи, то есть объективной реальности физического мира. Отрицая абсолютный характер важнейших и основных законов, они скатывались к отрицанию всякой объективной закономерности в природе, к объявлению закона природы простой условностью, «ограничением ожидания», «логической необходимостью» и тому подобное. Настаивая на приблизительном, относительном характере наших знаний, они скатывались к отрицанию независимого от познания объекта, приблизительно верно, относительно правильно отражаемого этим познанием. И так далее, и тому подобное – без конца!
Мы говорили и говорили, и время уже давно перевалило за полночь. И пора было уже уходить из кафе. Мы брели по узкой улочке Парижа, вдыхая прохладный воздух пока, наконец, не дошли до нашего с Надеждой дома. И только тогда заметили, что целый день провели наедине друг с другом… Инесса, кажется, засмущавшись этому, спешно распрощалась со мной и отправилась к себе на квартиру. А я этой ночью так и не уснул, потому что мысленно возвращался к нашей долгой беседе, и мне казалось, что я все еще чувствую запах духов Инессы и ее теплое дыхание, когда она, наклонившись ко мне, просила продолжить рассказ.
Глава 4. Любовный треугольник
Меня всегда поражала близорукость или сознательное хладнокровие Крупской – она всегда отзывалась обо мне, как о верной соратнице и доброй и заботливой подруге. И неужели она как женщина не замечала, как я уже просто не могла скрывать свои чувства к Владимиру?!
Всегда приветлива и учтива со мной и это даже не смотря на то, что Ленин стал проводить со мной все больше и больше времени. Женщина – сталь, женщина – выдержка! Если бы знать какие чувства она испытывала, но внешне она оставалась невозмутимой. Я бы описала ее тремя фразами: «была спокойна», «ничем не выдала своих чувств», «молча работала, и никто не видел ни слезинки».
Все, что я знала об их семейной жизни, так это только то, что мне рассказывала сама Надежда Константиновна, и то, что я видела своими глазами.
Девушкой Надежда Константиновна была вполне симпатичной, я видела ее портреты. Но, по ее собственным словам, «у нее не было ни тщеславия, ни самолюбия. В ее девичьей жизни не нашлось места для любовной игры».
После того как они познакомились, Владимир Ильич был арестован. И, по рассказам Надежды Константиновны, уже из тюрьмы прислал предложение стать его женой, а она ответила: «Что ж, женой – так женой». Она, так же как и я, с первого дня знакомства была очарована Владимиром. Нас обеих всегда поражало в нем решительность и безапелляционность суждений. Он всегда вел себя как вождь, лидер. Крупская сказала мне как-то, что именно после предложения она поняла, что уже никогда не расстанется со своим Володей, и теперь получит законное право быть вечно с ним рядом.
