— Вот он, дьявол! А-а, чертов огонь! Теперь ты в наших руках! — ругались полицейские, срывая флаг. И только они успели обтереть вспотевшие лбы, как на противоположной — Доменной горе появился такой же флаг.
Пока полицейские лазили по горам, рабочие, шедшие на маевку, скрылись за Ильмовыми горами.
В пяти верстах от Сима, на небольшой поляне, окруженной сосновым лесом, собралось много народу. Здесь впервые сошлись на маевке миньярские и симские рабочие.
После окончания митинга в условленном месте собралось 30 членов кружка Павлова.
— Товарищи и друзья! — с волнением обратился Павлов. — Здесь осталась самая надежная, самая революционная часть молодежи и кадровых рабочих Симского завода. Могу ли я сейчас доверить вам самое сокровенное?
— Можете вполне! — подтвердил Гузаков. — Клянемся хранить тайну!
— Мои верные товарищи! Настало время создать в Симе партийную организацию, — сказал Павлов. — Вам известно, что я член Российской социал-демократической рабочей партии. Сюда на завод я прибыл с поручением екатеринбургских большевиков. Вы слышали на митинге о пролетарском вожде — о Ленине? Так вот, большевики — это последователи Ленина. Я полагаю, что здесь мы организуем такую же группу и сейчас изберем ее руководителя. Вот для этого я и задержал вас. Рекомендую руководителем группы избрать Михаила Васильевича Гузакова.
Павлов близко познакомился с Михаилом, много раз поручал ему сложные дела требующие строгой конспирации и решительных действий. Он убедился в организаторских способностях Гузакова, в его преданности рабочему делу.
— Мы ему верим, изберем Гузакова! — единодушно заявили товарищи, изъявившие желание быть членами партии, которой руководит Ленин.
Вечер молодежи, организованный Гузаковым в «Доме трезвости», встревожил исправника. Он пытался найти первоисточник «беспорядка». Удалось узнать, что в тот вечер молодежь отмечала день рождения молодой учительницы Веры Кувайцевой — дочери известного петербургского адвоката. Видимо, она является передатчиком «опасных» песен. Улик нет, но на всякий случай исправник полагает, что ее надо удалить из Сима.
Веру уволили с работы. Это известие взволновало Михаила.
— Эх, Вера, Вера! В чем-то они заподозрили тебя. Уличить не смогли, но с работы выгнали, избавились от «опасной» учительницы, — говорил Михаил при встрече с Верой, — останься в Уфе. Наши товарищи помогут…
— Нет, Миша, полиция будет следить за мной и в Уфе. Я пока уеду в Петербург к отцу. Потом вернусь в Уфу.
…Нелегко расстался с любимой Михаил.
— Не горюй, Миша, — утешали друзья, — пойдем этой ночью, назло фараонам, по поселку с песнями. Пусть запомнит народ день отъезда нашей Веры.
Ночью, когда в избах симских жителей погасли керосиновые лампы, на улицах грянула песня: «Вставай, подымайся, рабочий народ, иди на врага люд голодный…» Слова запрещенной песни, услышанные от Кувайцевой, в этот час звучали как-то особенно четко. Они всполошили полицию. Заверещали полицейские свистки. Пение прекращалось там, где появлялись полицейские, но возникало на другой улице. Песня непреклонно звала: «На бой кровавый, святой и правый…»
* * *
Вскоре случилось новое происшествие. Кто-то ударил кирпичом по голове мастера кирпичного цеха, когда он шел по темному коридору между кирпичных штабелей. Администрация пыталась найти виновных, но не нашла. Гвельмус пролежал в больнице больше месяца.
— Вы думаете, кто это сделал? — спрашивал партийную группу Михаил Гузаков на очередном тайном сборе. — Скажу вам по секрету — Иван Мызгин. Но товарищи! Наш учитель Павлов наказывал мне не увлекаться расправой с отдельными личностями. Убьете одного, на его место встанет другой такой же. Бить надо только провокаторов и предателей.
Горячая молодежь не сразу согласилась с доводами Гузакова.
— Ну, довольно об этом, товарищи! — остановил спор Михаил. — Миньярцы предложили побывать в Уфе у людей, которые поддерживают связь с Лениным. Собираюсь съездить. На кого возложим мои обязанности?
— На Чевардина Василия! — предложили члены партийной группы.
— Быть по сему! — подтвердил Гузаков. — Миньярцы пообещали доставлять нам запретную литературу. Нужно выделить товарища, который будет принимать и хранить эту литературу.
Группа назначила библиотекарем Мартынова Дмитрия Алексеевича, работавшего заводским писарем. А прятать литературу решили в маленькой восьмигранной избушке.
— Место это очень удобное, — пояснил Мартынов, — избушка на самой плотине, в черте завода. Литературу можно подвозить на лодках по пруду. А прятать — между крышей и потолком. Я пролезаю. Окна у избушки во все стороны. Лучше и удобнее места в заводе не найти.
Восьмигранная избушка, в которой большевики прятали нелегальную литературу.
В помощь Мартынову выделили связных товарищей.
С собрания разошлись по одному, соблюдая осторожность.
В заводской конторе все знали, что Михаил Гузаков самостоятельно готовится к поступлению в землемерное училище. И когда Михаил попросил разрешения поехать в Уфу, начальство не воспротивилось.
Эта поездка окончательно определила судьбу Гузакова. В Уфе он повстречался с профессиональными революционерами и с организаторами боевых дружин на Урале — братьями Кадомцевыми.
Михаил прожил в Уфе несколько месяцев, прошел настоящую школу политической подготовки и в феврале 1905 года возвратился в Сим под предлогом, что из училища его уволили якобы за то, что не справлялся с учебной программой.
Михаил привез страшную весть. 9 января трудящиеся Петербурга обратились к царю с прошением облегчить их тяжелую долю, улучшить условия труда, защитить от господ, сосущих кровь из народа. Они шли к нему с иконами, празднично одетые, с детьми. Царь расстрелял просителей. Убито более тысячи, ранено более двух тысяч!
— Мы но можем молчать, товарищи! Надо подымать народ, — говорил Гузаков симским большевикам.
Через день после этого во всех цехах завода и в поселке на каждом перекрестке появились листовки, в которых Уральский комитет РСДРП призывал трудящихся примкнуть к рабочему движению всей России.
В механическом цехе все собрались вокруг Гузакова.
— Товарищи! — громко крикнул Михаил, вскочивший на станок, — народ верил царю! Народ шел к нему со своими просьбами, со своими нуждами, хотел поведать о своей горькой доле, о тяжкой жизни. И этот «всемилостивейший, всемогущий государь» расстрелял народ! Три тысячи жертв в один день! Можно ли верить палачу?!
