С рождением сестренки, которую нарекли Яной, в семье исчезли свободные просветы даже в выходные дни. Еще острее ощущалась бытовая неустроенность. Увеличилась потребность в воде. Ее жильцы дома таскали в оцинкованных ведрах из общей колонки, расположенной довольно далеко. Особые неудобства вызывало отсутствие цивилизованных отхожих мест. Наш дом размещался в жилом районе недалеко от центра города. Рукой подать было до Соборной площади, Спасской церкви, памятника отдыха царя. Тем не менее канализация отсутствовала не только в нашем квартале, но и в других густонаселенных районах города. Отхожее место в виде примитивного дощатого сооружения «сортирного зодчества» над огромной выгребной ямой размещалось в укромном углу большого двора. Зона смешения специфических запахов с чистейшим полтавским воздухом была постоянна, хотя меняла границы в зависимости от направления и силы ветра.
Периодически ассенизаторы, гордо восседая на специальных бочках с длинным шлангом, удаляли смесь отходов человеческой жизнедеятельности. Их работа была, пожалуй, наиболее востребованной. По слухам, сдельная оплата труда ассенизаторов значительно превышала фиксированные заработки образованных представителей «чистых» профессий и квалифицированных рабочих.
Забегая вперед, отмечу, что мне по профессиональной необходимости (в качестве архитектора) пришлось объехать огромную страну вдоль и поперек. Уровень бытовой неустроенности, включая отсутствие элементарной канализации, особенно в городских и сельских поселениях, меня всегда поражал и огорчал. Как правило, они выглядели архаично, отстало и очень убого. Безрадостная картина усугублялась наличием плохих дорог или их полным отсутствием. Ведь мировая практика строительства начинается с их опережающей прокладки, включая инженерную инфраструктуру. К сожалению, у нас очень часто делалось все наоборот.
Не случайно один из японских постулатов гласит: культура государства начинается с туалетов и кладбищ. Побывав в Японии, слегка окунувшись в ее непревзойденную самобытную культуру и высочайшую мораль, я в реальной жизни увидел подтверждение этих слов.
Но вернемся в 1930-е годы. Мама связывала появление на свет дочки с практическим ответом на декрет вождя народов: незадолго до 37-го года он задумался о необходимости демографического пополнения населения СССР. Так это или нет, сейчас сказать трудно. Спустя десятилетия большое стихотворное посвящение юбилею сестры я начал словами:
Дело было во Полтаве,
Дело славное, друзья!
По декрету Джугашвили
Мама дочку родила.
А декрет тех лет гласил:
«Размножайтесь, сколько сил,
При активном убиенье
Нам ведь нужно пополненье!»
Радость от появления сестренки вскоре сменилась у меня чувством, что я попал в кабалу. Мама беспрекословно требовала, чтобы я уделял Яне все внимание в свободное от учебы время. Это совсем не совпадало с моими эгоистичными и своенравными планами. К счастью, вскоре, хотя и на короткий период, появилась из сельской глубинки молодая няня по имени Дуня. Эти волнующие события я также изложил в стихах:
…Под нажимом материнским,
Взявши на руки, гулял,
Иногда лупил по попе,
Недовольство изливал.
Ведь обидно: все мальчишки
На свободе хулиганят,
И меня в одну упряжку
Бесшабашный возраст тянет.
А я должен с ней гулять,
Ни на шаг не отпускать,
Потакать капризам детским,
Даже попу подтирать!
К счастью, Дуня из села,
Где она коров доила,
Нам немного помогла,
В дом наш няней поступила.
Враз сестренку полюбила,
Ее мыла, и холила,
И гуляла, и кормила.
Но недолго счастье длилось:
В Дуниной башке сознанье
Социально прояснилось —
В артель «Смерть капитализму»
Вскоре безвозвратно смылась!
В те жестокие годы я еще очень смутно осознавал, что творится вокруг. Хотя порой, конечно, пытался понять причину озабоченного состояния родителей. Но в основном помню свой неуемный интерес к чтению книг, рисованию и черчению, а также к решению головоломных задач по математике, геометрии и тригонометрии. В бесконечных карандашных зарисовках я пытался изображать буйство природы разных климатических зон с обязательным вкраплением то украинских мазанок, то рыцарских замков, то индейских вигвамов.
Бумага в те годы, как и еда, была на вес золота. Поэтому на улицах, во дворах, даже на помойках я при случае подбирал мятые листы бумаги. Любовно разглаживая их, трепетно вырезал чистые куски. Редко целыми, чаще огрызками карандашей проводил магические линии зарисовок. Не ведая о законах перспективы и трехмерном измерении, я пытался изображать уходящие вдаль воображаемые улицы с домами, площади с фонтанами и скульптурами. Особенно тяжело давались мне попытки взаимоувязки домов с природным антуражем. Деревья, кустарники, газоны часто выглядели неестественно. Тем более деревья я обильно осыпал разными фруктами. Больше всего я любил изображать груши. По сей день они для меня – самое большое лакомство. В тропические пейзажи с пальмами, баобабами, переплетением лиан, обязательными клубками змей я также обязательно включал несколько хлебных деревьев. Не представляя, как они выглядят в натуре, в полном соответствии с названием, к веткам я «подвешивал» батоны, булки и «кирпичики» различных хлебобулочных изделий.
Недоедание в молодые годы, когда бурно развивающийся организм требовал щедрую подкормку, отразилось в гипертрофированной любви к хлебу. При любой трапезе, даже вроде бы не очень совместимой с ним, я испытываю потребность съесть хотя бы маленький кусочек хлеба.
Школьный шалопай и стихоплет
В школьные годы увлечение рисованием смягчало степень моей неуправляемости. Я был постоянно востребован для участия в качестве оформителя стенных газет, праздничных плакатов, поздравительных альбомов и других «художеств». Школы активно соревновались, кто больше изготовит лучших по идеологическому содержанию и художественному оформлению стенных газет. Конкурс, по традиции, сопровождался вручением победителям подарков. При очередном исключении из школы за неблаговидный поступок, как правило, меня возвращали – с клятвенным обещанием перед учителями, что подобное больше не повторится. Блажен, кто верует… Но я постепенно взрослел, и нарушений школьного режима становилось гораздо меньше.
Оформительская стезя дополнялась даром быстро и на ходу сочинять короткие стихи и эпиграммы. Иногда они попадали в цель, получали одобрение учителей, занимали место в стенных газетах. К сожалению, и здесь меня иногда заносило. Я умудрялся в стакан меда влить очень большую ложку дегтя. Так, в школе стали разгуливать язвительные и не всегда справедливые эпиграммы на учителей. Ответ на вопрос «Кто автор?» был однозначным. Даже за чужие куплеты шишки сыпались на меня. Я превратился в козла отпущения, хотя догадывался по стилю, кто сочинил их на самом деле. Но язык не поворачивался сказать, что это не мое творчество. Из солидарности я не выдавал истинных авторов. Вину всегда брал на себя. Через десятилетия, пройдя через огонь и медные трубы нелегкой ухабистой жизни, я не расстаюсь с чувством огромной вины перед учителями. Увы, как правило, озарение и покаяние всегда запаздывают…
