Если бы побольше людей (я, конечно, имею в виду и себя самого) меньше пожимали плечами и больше уделяли внимания тому, что происходило неподалеку от нас — в Манчжурии или в Чехословакии, это принесло бы нам пользу, и мы пролили бы меньше крови. Чтобы проверить правильность этой прописной истины, я просмотрел некоторые официальные документы тех дней и даже более раннего периода. Вот, например, запись о пресс-конференции у отца, состоявшейся 20 апреля 1938 г. Скептически настроенный корреспондент спрашивал его, действительно ли нам необходимо иметь оборонительные сооружения на Тихом океане. Корреспондент высказал соображение, что нам все равно не удастся оборонять Филиппины и другие наши острова в Тихом океане одновременно с защитой самого Западного полушария от нападения. Отец ответил:
— Конечно, если иметь дело только с одним противником, то вы правы. Но допустим, что на вас нападают два противника, притом с двух различных сторон. Тогда вам придется двигаться поживее. Вы должны будете побить сначала одного из них, потом повернуть свои войска и побить второго. В этом, пожалуй, ваша единственная надежда на спасение.
И вот, когда начался Великий спор, впоследствии, за несколько месяцев до нападения японцев на Пирл Харбор, охвативший всю страну, отец делал все возможное, чтобы никакие Пирл Харборы не захватили нас врасплох. А в это время в конгрессе члены палаты представителей Брюстер (от штата Мэн) и Гамильтон Фиш (от штата Нью-Йорк), сенаторы Ванденберг (от штата Мичиган), Каппер (от штата Канзас) и Бора (от штата Айдахо) возглавляли сопротивление всем законопроектам, предусматривавшим достаточные ассигнования на армию и флот; газеты Херста и оси Маккормик — Паттерсон всячески поносили коллективную безопасность и призывали к изоляции.
В июне 1940 г. я был в Нью-Йорке и по пути обратно в Техас заехал в Вашингтон. Меня беспокоило то, что волновало тогда каждого предпринимателя: налоги и, в особенности, пресловутый налог на сверхприбыль. Крупным компаниям это было нипочем, но мелким предприятиям с небольшим капиталом и значительной задолженностью приходилось туго. Я завел разговор с отцом на эту тему, когда он кончал завтрак и готовился начать свой рабочий день.
— Как же быть, папа? Неужели правительство не хочет, чтобы мы, мелкая сошка, могли расплатиться с долгами и вести дела с прибылью?
Он улыбнулся и сбросил на пол ворох чикагских, нью-йоркских и вашингтонских газет.
— Ты пил кофе? — спросил он.
— Не беспокойся насчет кофе. Что ты скажешь о налоге на сверхприбыль?
— Ты разве считаешь, что твоя компания типична?
— Нет, но…
— Ты согласен с тем, что средства надо найти? И что теперь, когда крупные корпорации начинают выполнять оборонные заказы по контрактам, в которых учитывается себестоимость производства плюс гарантированная прибыль, их растущие прибыли представляют собой прекрасный источник средств? И что нам нужны деньги для создания достаточно мощных флота, армии и воздушных сил?
— Все это так. Но как же с моим маленьким…
Он прервал меня.
— Ясно, что этот новый налог, как и любой новый налог, ставит кое-кого в трудное положение. Обычно я больше всякого другого забочусь о том, чтобы мелкий предприниматель располагал некоторыми козырями в конкуренции с крупным. Но сейчас конъюнктура и налоги — отнюдь не единственные проблемы, которые нас занимают. Речь идет о гораздо более серьезном. Я понимаю, что у тебя болит голова от этих неприятностей, и сочувствую тебе. Вот — прими аспирин.
Я засмеялся. Но меня все же занимал еще один вопрос.
— А как обстоит дело с призывом? — спросил я. Я задал этот вопрос совершенно неожиданно, и сначала отец даже не понял меня. Ему показалось, что я говорю о принудительной мобилизации прибылей корпораций. Но затем он сказал:
— Ах, ты имеешь в виду призыв на военную службу. Так что же тебя интересует?
— Я просто хотел бы знать, как, по-твоему, должны поступить Джон, Франклин и я, если законопроект о воинской повинности будет утвержден. Пожалуй, Джимми уже староват для…
— Во всяком случае, Джимми уже состоит в резерве корпуса морской пехоты, — напомнил мне отец.
— Есть ли какие-нибудь данные о том, в каком виде законопроект будет принят? Я имею в виду предельный возраст и тому подобные подробности.
— Я хочу совершенно ясно договориться с тобой об одном. Если этот законопроект станет законом, каждый из вас должен будет поступить так, как ему велит собственная совесть. Если вы хотите ждать, пока этот законопроект пройдет, это тоже ваше личное дело. Когда закон будет принят, каждому из вас придется иметь дело с местной призывной комиссией, и эта комиссия примет соответствующее решение. Вы слишком хорошо знаете меня, чтобы рассчитывать на мои советы. Я никогда не вмешивался в ваши дела. Этого не изменит и закон о призыве годных к военной службе мужчин. Этого не изменит ничто.
Тем дело и кончилось.
Меня лично эта беседа не очень удовлетворила. После нее я знал еще меньше, чем когда я пришел к отцу. Он не проявил никакого оптимизма в отношении налоговых проблем, с которыми столкнулись небольшие предприятия; он даже не намекнул, как, по его мнению, следовало поступить лично мне. Я говорю, что эта беседа меня не удовлетворила, имея в виду впечатление, какое она на меня произвела в то время. Оглядываясь теперь назад, я понимаю, что отец всегда поступал совершенно правильно, добиваясь, чтобы я решал сам за себя.
Продолжая свою работу тем летом в Техасе, я довольно быстро принял решение. Техас — подходящее место для того, чтобы решиться пойти добровольцем в армию или флот своей страны. Внимательно читая газеты каждое утро, я должен был признать, что, по всей видимости, рано или поздно наша страна будет вынуждена принять участие в войне. Мое предприятие? Оно прочно стояло на ногах; рост промышленного производства в результате военных заказов, вероятно, повлек бы за собой только увеличение наших доходов от рекламы. Что мешало мне вступить в армию? И в конце концов, к чему это меня обязывало? Пройти годичный курс военного обучения (во всяком случае так казалось мне в то время). Почему же мне не записаться добровольцем? Я решил, что не мешает навести справки поподробнее на этот счет.
Поэтому в августе я снова отправился в Вашингтон и пошел в военное министерство. За несколько лет до этого я был летчиком-любителем, затем я работал в авиапромышленности; мне пришлось также быть редактором авиационного отдела в газетах Херста; поэтому мне казалось, что мое место в воздушных силах армии. В некотором смысле это было изменой рода Рузвельтов флоту, но не следует забывать и того, что я — единственный из Рузвельтов, кто не учился в Гарвардском университете.
