Цера Менжинская вспоминает: «Весь Достоевский, критики, полулегальные брошюры были прочитаны таким образом. Сочинения Писарева, Добролюбова, Чернышевского, которые в то время были изъяты из обращения, передавались из рук в руки и продолжали оказывать свое влияние на молодежь».
Царское правительство, реакционные министры Д. А. Толстой и К. П. Победоносцев, заправлявшие тогда образованием в России, казалось, все сделали, чтобы оглупить молодежь, превратить ее в покорных, верноподданных слуг престола, без ропота выполняющих указания правительственных верхов. И однако, вслед за университетами именно в классических гимназиях революционный дух нашел в то время наиболее благоприятную почву.
Но не только семейное воспитание и революционно-демократическая литература сказались на формировании мировоззрения юноши Менжинского. Огромное влияние оказывала и сама окружающая действительность. Наблюдая жизнь — а Менжинский был наблюдательным юношей, — он видел роскошь и богатство в домах своих гимназических товарищей, убогость и нищету в рабочих кварталах Петербурга. Там, в этих кварталах, а по праздничным дням и на центральных проспектах, он видел суровых и мужественных людей, рабочих. Он выдел, как они рано утром густыми толпами валили в заводские ворота. А вечерами, усталые, утомленные, шли по домам. Он видел и толпы деревенских мужиков, которые целыми днями простаивали перед закрытыми воротами фабрик и заводов. Он нередко задавал себе вопрос: почему сотни и тысячи мужиков с просторов деревенских полей стремятся попасть в дымные, закопченные цехи заводов, где рабочий день длится 12–14 часов? Что или кто гонит их из деревни в город?
А однажды, весной 1891 года, он увидел, нет, не толпу спешащих на фабрику рабочих, а колонны, нескончаемые колонны, в которых рабочие шли за гробом писателя-демократа Николая Шелгунова. Высоко над головами рабочих плыл венок из дубовых листьев. На ленте читалась надпись: «Н. В. Шелгунову, указателю пути к свободе и братству, от петербургских рабочих». Рабочие шли в величественном молчании, и от их могучих колонн веяло великой грозной силой. И эту силу, видимо, чувствовали, так казалось Менжинскому, полицейские, шествовавшие позади колонны.
Эта демонстрация оставила неизгладимое впечатление в сознании Менжинского. Он был знаком с сочинениями Шелгунова. Ему раньше казалось, что книги Шелгунова читают только друзья отца и матери да студенты. А тут столько его почитателей среди рабочих! Менжинский тогда не знал, конечно, что в похоронах Н. В. Шелгунова принимали участие члены первой марксистской группы М. И. Бруснева. Именно брусневская группа и превратила похороны в политическую демонстрацию.
В книгах и нелегальных брошюрах, которые читал Менжинский, сталкивались различные мнения, противоположные взгляды, и во всем этом нужно было разобраться самому. Часто, сидя над книгой, Вячеслав думал: почему он может учиться, пользоваться всеми благами, а его сверстники, дети рабочих, должны жить в нищете, работать по 10–12 часов? Почему они лишены возможности учиться? Имеет ли он право на обеспеченную жизнь? Не раз, как вспоминает его старшая сестра, Вячеслав Менжинский думал уйти из семьи, из дому и жить своим трудом. Матери и отцу, старшей сестре немало стоило труда убедить его в том, что, приобретя необходимые знания, он сможет этими знаниями принести большую пользу народу. Только под влиянием родителей, которые для него по-прежнему были великими авторитетами, он в конце концов решил остаться в семье и в гимназии и продолжать учение.
Но теперь это был уже не застенчивый мальчик Вяча, а возмужавший физически и духовно юноша, знавший, во имя чего жить, чему посвятить свою жизнь. Жизнь — борьбе! Борьбе с ненавистными царскими порядками, с деспотическим режимом. Поиски ответа на мучившие вопросы заставляли искать единомышленников. И они нашлись. Вячеслав Менжинский организовал кружок учащихся нескольких гимназий. Собирались вечерами на квартире у кого-либо из гимназистов, чаще всего у Менжинских. Завесив окна, молодые люди иногда почти до рассвета читали нелегальные брошюры, обменивались мнениями. Много и горячо спорили. Разучивали и пели популярные студенческие песни и чаще всего — «Проведемте, друзья, эту ночь веселей…»
С особым энтузиазмом и упоением пели слова:
За здоровье того,
Кто «Что делать?» писал
И кто жизнью своей
Воплотил идеал.
«Занятия эти, — вспоминала Вера Рудольфовна, — требовали от руководителя большой подготовки и заставляли глубоко продумывать основные вопросы, так как члены кружка были очень активны и засыпали руководителя вопросами и возражениями».
Весна 1893 года. На руках желанный аттестат зрелости. В нем утверждалось, что Вячеслав Менжинский за время пребывания в 6-й С.-Петербургской гимназии, с первого по восьмой класс, обнаружил весьма великую прилежность, показал отличные успехи и окончил означенную гимназию с золотой медалью.
Педагогический совет рекомендовал В. Р. Менжинского, как «отличившегося хорошим поведением и успехами в науках», для поступления в Петербургский университет.
У каждого, говорят, своя дорога. Но как узнать, какая именно твоя? Кто не мучился в молодости вопросом: кем быть, какой дорогой идти?
В последний год учения в гимназии Вячеслава и Людмилы в семье Менжинских все чаще и чаще завязывались споры по этому поводу. Для Веры этот вопрос был уже решен. Она училась у Лесгафта, на Рождественских курсах для женщин. Людмила хотела стать сельской учительницей и твердо решила поступить на Высшие педагогические курсы.
Вячеслав хотел стать врачом.
— Врачей в России мало, а какая это благородная профессия! — говорил он сестрам.
— А по-моему, педагог может ближе подойти к крестьянам в деревне или рабочим в городе, — возражала Людмила. — Ты любишь историю. Почему бы не пойти по пути отца?!
— История от меня никуда не уйдет, — убеждал сестер Вячеслав. — Каждый образованный человек должен знать историю своей родины.
— А может, тебе заняться изучением математики? — вступала в разговор Вера. — Ты так много посвятил ей времени.
— Математика — древняя и увлекательная наука. Но наука слишком кабинетная. Она оторвет меня от народа… Я буду врачом.
Вячеслав действительно в последних классах гимназии увлекся математикой, много читал книг по естествознанию. Его подготовка была настолько солидной, что дала возможность ему впоследствии самостоятельно заниматься высшей математикой.
