Все, что чуть позже он пережил в Дартмут-колледже[6], не слишком отличалось от его ощущений в пору обучения в Осборне: вместо простого маленького коттеджа он жил в большом и мрачном здании, где стенные часы строго отмеряли время вахты; курсанты вставали, правда, в семь утра, а не в половине седьмого. Поскольку современное мореплавание перестало быть искусством и приключением, превратившись в науку, изучению инженерного дела и физики курсанты уделяли больше часов, нежели постижению мореходных премудростей. Здесь принц Эдуард не чувствовал себя счастливей. Так, в постоянном напряжении и беспокойстве, подросток, отличавшийся тонкой и впечатлительной душой, провел два года. Не отпускавшее его чувство настороженности иногда унижало его, но иногда и заставляло совершать подвиги. На шестнадцатом году жизни серьезное выражение лица, заметное на его детских портретах, сменяется печальным, причем настолько, что поражает гостей училища. Один из них вспоминает: играли забавную пьесу, но Эдуард в маске и парике стоял прямо посередине хора и даже не улыбался, хотя вокруг все смеялись.
В Дартмуте, как, впрочем, и в его окрестностях, было нечто идиллическое; только пейзаж, к сожалению, контрастировал с жизнью.
Волнистая равнина тянулась до горизонта; кругом простирались безмятежные обширные зеленые пастбища, где изредка виднелись заросли боярышника. Кое-где на полях или под тенистыми липами на берегу ручья можно было заметить пасущуюся скотину. Просторы Дартмута были открыты солнцу. Осенью здесь в зарослях цветущего вереска вскачь неслись охотники, преследуя лисицу, а летом ослепительно-солнечно желтел дрок, между ветвями которого мелькали синие и серебряные проблески: там лежало море, то тихое, то опасное — символ Англии. Оно — за каждым холмом, у подножия каждого склона.
От одной серой колокольни до другой среди кустарника вьются дороги. Вокруг деревень стоят стога, но живописные рощицы на пастбищах, там и тут разбросанные одинокие дубы и пышные каштаны на холмах делают эту уютную местность похожей на парк, где не заметны следы упорного многолетнего труда и расчетливого крестьянского хозяйствования.
Здесь есть даже леса, где между деревьями мелькают фиолетовые или красные цветы высокого рододендрона, где под папоротниками прячутся фазаны. У стен сельских домов поднимается дельфиниум и стелется гелиотроп, рядом цветут розы. Но царят в этом изысканном ландшафте помещичьи усадьбы, сверкающие белизной зданий на зеленой траве. В их прудах плавают лебеди, а длинные аллеи погружены в тень густой листвы. Серые церкви с прямоугольными колокольнями дремлют возле кладбищ, заросших кустами роз, и на холме всегда высится небольшой белый указатель со стрелкой, направленной в сторону моря, если только синяя водная гладь не видна уже невдалеке между лугами.
В конце концов к морю устремляются все дороги, к нему тяготеют и все пейзажи, все труды и все мечты англичан. Но у принцев, как правило, слишком мало времени для созерцания пейзажей. Два года, с пятнадцати до семнадцати лет — может быть, самые важные годы юности. В течение этих лет, когда Эдуард был курсантом, произошли три значительных события, пробудившие в нем принца.
В мае 1910 умер король Эдуард, его дед, его образец для подражания. Впервые он почувствовал себя принцем-наследником: с удивлением он обнаружил, что в ситуации, когда другие только плачут, наследный принц еще и надеется. Потеря близкого человека повергла в печаль этого шестнадцатилетнего юношу, ибо с уходом деда он лишился единственного в своем роде друга и наставника; но тем не менее в его юном сердце, наверное, жило столь же естественное желание, перестав быть покорным принцем, сделаться могущественным властелином, и это чувство поставило его в затруднительное положение, ибо подсказало ему, что теперь между ним и троном стоит только его отец. Разве он не должен был желать отцу счастья и долгой жизни? И разве мог он забыть, что у деда поседела борода, прежде чем он достиг власти? Какая борьба между любопытством, радостью и страхом шла в этих юных сердцах, когда братья увидели, что на балкон Сент-Джеймского дворца вышли герольды в средневековых костюмах и самый старый из них после громкого сигнала труб провозгласил королем его отца! Три брата и сестра находились напротив, в Мальборо-Хаусе; они слышали крики толпы, и множество голосов восклицали «God save the king»[7].
В том же смятении чувств, должно быть, юноша бок о бок со своими братьями следовал за медленно движущимся лафетом, на котором в тот день вместо орудия был установлен гроб с телом покойного короля. Девять королей и множество принцев шли за отцом Эдуарда, облаченным в траур, и молодой человек беспрестанно обращался в мыслях к их миссии и судьбе, тогда как самые младшие внуки короля, конечно, уделяли больше внимания охотничьей собаке покойного, его любимцу, которого вел на поводке шотландский горец. Пес выглядел совсем растерянным и явно опечаленным, следуя своему непогрешимому инстинкту преданного животного.
Альберт, шедший рядом с Эдуардом, мог целиком отдаваться печали, ибо в ряду принцев он был второй, но не первый. Тогда как принц Эдуард, идущий за гробом деда в белом морском мундире, привлекал взгляды тысяч англичан, которые видели в нем скрытое будущее страны; и он, погружаясь взглядом в ряды этих незнакомых ему людей, видел в них собственное скрытое будущее.
IV
Принц Альберт, который всегда следовал по стопам брата с интервалом в год, начал учебу в Осборне не лучшим образом. Более уверенный в себе, благодаря простоте своих чувств, он стеснялся своих физических недостатков. Недавно обнаруженная болезнь желудка заставила его сомневаться в том, что он пройдет медицинский осмотр, и Альберт был счастлив, когда его приняли в военно-морское училище вместе с семьюдесятью другими мальчиками. Но его брата уже перевели из училища в Дартмут-колледж, и робкий молодой человек, раньше никогда не ходивший в школу, остался бы без моральной поддержки, если бы ему не стал добрым другом Грэг, молодой врач.
Впрочем, скоро его даже стали считать более прилежным, чем старшего брата; все отмечали также, насколько больше Эдуарда он похож на родителей. Позднее, когда Альберт стал королем, его однокашники в книгах и статьях упоминали лишь о его блестящих достоинствах, тем большую симпатию и уважение вызывают его собственные слова о том, что он «обычно плелся в хвосте класса». Братья, кстати, неизменно удивляли всех своей скромностью, которая, как мы увидим позднее, позволит им в решающие моменты жизни любезно и с достоинством отстраняться от льстивых речей придворных.
