Камсар Григорьян - Туманян

В звездные, лунные ночи вся семья собиралась вокруг огромного костра. Дедушка, бабушка и дядюшка хлопали в ладоши, а я плясал и порхал между ними, словно бабочка».

Яркие ощущения и впечатления детских лет, вызванные к жизни чудесной природой родного края, возымели благотворное действие на воспитание и развитие поэтического чувства. Селение Дсех окружают горы, покрытые густыми лесами. На полях благоухают тысячи диких цветов. В глубоком ущелье шумит река Дэвбет. Пяти-шестилетний мальчик Туманян со своими друзьями любил бродить по горам и полям. Дети собирали ягоды, дикие груши, яблоки, орехи — все, чем были так богаты окрестные леса. В полдень мальчики отдыхали у развалин древнего монастыря и здесь, в тени орешника, жадно уничтожали свой завтрак. Эти дна вспоминал Туманян в поэме «Маро»:

Когда Ованесу исполнилось семь лет, он стал пасти скот. С рассвета мальчик уходил с волами в поле, садился под деревьями. Дни и ночи проходили под открытым небом, на лоне природы.

Деревенские дети жили дружно. Каждое утро они собирались где-нибудь в поле, играли, шутили, а по вечерам слушали сказки. Среди товарищей маленького Ованеса был мальчик по имени Несо, искусный рассказчик. «В летние лунные ночи, — вспоминает Туманян, — усаживались мы на бревна около нашего дома и зачарованно впивались глазами в хорошевшее от воодушевления личико Несо. Рассказывал он про Гури-Пери, про Изумрудную птицу, про Светлое и Темное царство». Нередко ночью в поле старый пастух, собрав вокруг себя деревенскую детвору, медленно потягивая свой длинный чубук, рассказывал о старине. Лучи костра озаряли напряженные лица слушателей. В ущелье шумела река…

Память мальчика навсегда сохранила картины дальних гор, покрытых голубым туманом. В густых, непроходимых девственных лесах, которые «не слышали еще звука топора», можно было натолкнуться на медведя. В дуплах деревьев жили дикие пчелы.

На высоких утесах, где свивали свои гнезда горные орлы, по временам показывались пугливые дикие козы. Река едва виднелась сквозь густые ветви деревьев. Дети с трепетом и страхом вступали в дикий лес, чтобы пробраться к реке.

В саду Туманянов росли огромные тенистые ореховые деревья, под которыми отдыхали дети в знойные летние дни, или палками сбивали с дерева орехи. Особенно любил Туманян весну в горах, обильные дожди, гром и молнию, разбушевавшуюся грозную стихию природы. Громовое эхо раздавалось далеко-далеко и исчезало где-то за черными громадами гор.

Недаром впоследствии пришлись по душе поэту переживания героя поэмы Лермонтова «Мцыри», который «как брат, обняться с бурей был бы рад…»

Может быть, ничто в такой степени не волновало мальчика Туманяна, как грозный шум реки в глубоком ущелье.

«Моим великим учителем был шум реки Дэвбет, — говорил потом поэт. — В ночной тиши я всегда прислушивался к ее голосу, то глухому и глубокому, то ясному и страшному. И, казалось, река говорила с моей душой…» С детских лет эта необычайная музыка как бы очаровала Туманяна.

Поздно вечером, когда умолкал шум дня, он любил лежать на краю ущелья и слушать в тиши глухой гул реки. На темносинем небе луна перебегала из тучи в тучу, а внизу во мраке серебрились разъяренные волны… В его поэтическом воображении теснились мысли, рождались образы, которые потом, оживая, появлялись в его поэмах. Одно из первых произведений Туманяна «Сако Дорийский» начинается картиной реки Дэвбет:

На формирование поэтического миросозерцания Туманяна значительное воздействие оказали также жизнь и быт армянской деревни, сказки и предания народной старины.

Отец поэта тэр-Татевос был прекрасным рассказчиком, имел приятный голос и любил петь. В вечерний час, когда собиралась вся семья, мать говорила о своих хозяйственных делах и о том, как много еще предстоит сделать завтра, а отец, облокотившись на круглую подушку, играл на чонгуре[5] и пел о подвигах Кёр-оглы, о любви Кярама[6]. Тэр-Татевос много знал и старинных протяжных песен, в которых нашли отражение думы и чаяния народа.

Маленький Ованес любил слушать отца, и эти тихие часы у родного очага оставили в его памяти неизгладимый след.

Народная поэзия в жизни старой армянской деревни занимала важное место. В долгие зимние вечера крестьяне любили шумные беседы, рассказы стариков о прошлом, сказки и предания, песни странствующего народного певца-ашуга, которого всегда принимали как самого желанного, дорогого гостя. Вот как описывает один из русских путешественников, посетивший страну в сороковых годах прошлого века, несложное убранство крестьянского жилища в Армении, «ода», где обычно происходили эти веселые беседы: хижина «была перегорожена на два отделения: в первом — по обеим сторонам камина сделаны на земляном полу широкие нары; во втором — такие же нары с поперечными перегородками для приходящих; отсюда влево — обширное подземелье на подпорках, где к стенам прислонены ясли на двадцать лошадей. Для ночлега отвели мне первое гостиное отделение с камином; однако я слышал ясно за полуперегородкою жвачку, вздохи, стоны и чиханье буйволов».

«Ода» — зимнее помещение в старинных крестьянских домах, непосредственно примыкающее к хлеву, от которого оно отгорожено невысокой перегородкой. В таком своеобразном жилище, на длинных тахтах, стоящих вдоль стен и застланных коврами, покрывалами из шерсти, а у бедняков — из соломы, — старики ближе к камину, а молодые несколько подальше от него, — деревенские жители слушали рассказчика или странствующего певца. Редко кто из присутствующих оставался в роли пассивного слушателя. Обычно они воодушевляли рассказчика дружным веселым шумом, остротами, возгласами одобрения.