Первый опыт создания партии демократической власти был опробован в 1993 году. Сделано это было суетно и помпезно. Об этом заявила плеяда управленцев новой волны (Гайдар, Шумейко, Чубайс, Полторанин, Федоров, Филатов). Первые двое, оставаясь в ранге вице-премьеров, возглавили что-то наподобие оргбюро нового движения, получившего название «Демократический выбор России». Со стороны это смотрелось как проправительственная коалиция, замешанная на демократических воззрениях. На самом деле это было воплощение длительно обсуждаемой идеи «президентской партии». Разумеется, движение еще не партия, но некий организационный остов был создан. Выразительная эмблема с ликом Великого Петра, непонятно каким образом связанного с демократией, — все это вызывало ощущение какого-то грандиозного розыгрыша. В зале — банкиры вперемешку с творческой и научной интеллигенцией, с остаточными вкраплениями зачинателей демократического брожения в России.
Кстати, одним из доводов в пользу своего неминуемого создания новое движение «Демократический выбор России» использовало тезис о том, что «Демроссия», ведомая Львом Пономаревым, со своей задачей не справилась, осталась в своей основе толпой обезумевших от митингов. Прародителей бесцеремонно выдворили за дверь и стали планомерно выдавливать из демократического политического пространства. Раскол никогда не давал положительных результатов. И этот шаг размежевания был ошибочным, с первых минут ослабляющим еще не оформившееся, но уже заявившее о своей политической экспансии движение. Очень скоро выявилась личностная неоднородность и неспособность демократов сплотиться в единую предвыборную команду. Никто не захотел быть вторым. И Гайдар, и Б.Федоров, и С.Шахрай, и Г.Явлинский, и В.Шумейко и А.Чубайс были внутренне убеждены, что каждый из них уже состоявшийся лидер любого демократического движения, в том числе и вновь созданного. Гайдар, названный номером один, скорее по должности (все-таки первый вице-премьер), оказался для многих сотоварищей по демократическому фронту фигурой неподходящей. Они готовы были принимать его правительственное главенство, так как назначение президентом не обсуждается, но принимать его капитаном в политическом плавании они не хотели.
Шахрай откалывается первым, создает и возглавляет свою партию — ПРЕС. Группа обиженных Явлинский-Болдырев-Лукин рождают объединение «Яблоко». Шумейко — он-то вообще вровень с Гайдаром в своем вице-премьерстве — уходит в одиночное предвыборное плавание. Да и правительство раскололось на тех, кто пришел себя окунуть в политику, и тех, кто по тем или иным причинам сохранял верность монастырско-правительственной замкнутости. Дескать, нам политическими игрушками заниматься некогда, надо страной управлять, воз тянуть. Интересно, что президент негласно более симпатизировал именно этим, не зараженным политическими амбициями, и прежде всего Черномырдину и Сосковцу. Хотя и тем, другим, порожденным его реформаторским капризом, таким, как Гайдар или Чубайс, не препятствовал. Ельцин еще раз доверился своему чутью. В последний момент, почувствовав зыбкость и непрочность блока, отодвинулся от него и не позволил назвать себя лидером нового движения. В конце концов, он расплатился за долги с каждым из капризных и несговорчивых демократических лидеров. Он, Ельцин, вывел их на политическую орбиту, извлек из небытия. Да, в период референдума они были его оплотом, как, впрочем, и он для них. Теперь он не может рисковать. Итогов реформ, значимых, способных переломить настроения в обществе, пока нет. Главы региональных администраций скорее союзники Черномырдина, а не Гайдара. Следовательно, организационного оплота на местах это движение не найдет. Да еще и внутренний раздор. Слишком много капризности, скандальности. Если они победят на выборах, то останутся его приверженцами. Им некуда деваться. А если проиграют, это будет их поражение, а не президента. Он останется над схваткой.
Когда до выборов-95 остаются считанные месяцы, говорить подробно о выборах 93-го года не имеет смысла. Нас подтолкнула к этому разговору вторая попытка создания партии власти. Теперь этот эксперимент называется «Наш дом Россия». Тогда, в пору новых политических модификаций, «Демократический выбор России» претендовал на корону президентской партии, но Ельцин засомневался и в обиход вошло «партия власти».
Говорят, истинные демократы насторожились, дескать, теряем народность. Но причина подобных расхождений была в другом. На вершине для всех претендующих не оказалось места. Начались раздоры.
Новое движение стало не идеологическим, а, скорее, профессионально-организационным. Была предпринята попытка отмежеваться от истеричной, «свихнувшейся» на своей оппозиционности «Демократической России», которую, по словам Анатолия Чубайса, ничто, кроме криков и митингового баламутства, не интересовало. Двигаться дальше в рядах этого движения и оставаться властью было невозможно. Следовало изобрести что-то новое. Профессионализм, помноженный на демократические убеждения. В понятие профессионализма легко вписываются и Гайдар, и Чубайс, и Шумейко, и Полторанин, и Шохин, и Борис Федоров, и Андрей Козырев, и Андрей Нечаев, и Сергей Шахрай. Но почему все числились в одной команде? А демократические убеждения. Это как эстафетный жезл. Именно они понесут его дальше. Такова историческая преамбула.
Блок «Наш дом Россия» был заявлен в похожей ситуации, и тоже накануне выборов, правда, несколько раньше, чем это сделал в прошлом «Выбор России». Да и предпосылки рождения следует считать иными. Идея создания двух крупных партий, а для начала двух предвыборных блоков, носилась в воздухе уже давно. Еще в 91-м году после путча, ориентируясь на непростое будущее, окружение Ельцина поговаривало о таком варианте. Предполагая, что одна из партий будет президентской, а вторая не как альтернатива, а как расширенный плацдарм первой, но вполне внушительная, способная в блоке с первой, если та не одержит очевидной победы, составить безболезненную коалицию с ней и удержать власть.
Как уже было сказано, несколько объединяющих попыток было сделано ранее, но все они не дали нужного результата.
Смутное время не предрасполагает к торжеству нравственных и этических принципов.
Весна 1995 года мало чем отличалась от осени 94-го или зимы того же 95-го. И дело, в конце концов, не во времени года. Существовала политическая альтернатива. Она существовала с первого же дня работы Думы. Законодательная власть, избранная на половинчатый срок в 2 года (период был назван переходным), убранная в жесткое конституционное ложе, исключающее рецидивы, столь характерные для прошлого Верховного Совета, способного практически парализовать любые действия президента и правительства. Ныне возможности президента и Думы несопоставимы. Президент получил право на роспуск Думы и на объявление досрочных выборов при самых разных комбинациях. Иначе говоря, у президента всегда есть шанс провести выборы либо их отменить. И что принципиально: и в том, и в другом случае президент действует в пределах новой Конституции. Сущность альтернативности изменилась. Если раньше все исчислялось дилеммой: согласно Конституции или вопреки ей, то теперь пространство алогичности расширилось и альтернативные действия, хотя и противоположные по смыслу, оказываются в пределах конституционного поля. Последние решения Конституционного суда, рассматривавшего вопрос о законности указов президента по поводу Чечни и признавшего их полную конституционность, — лишнее тому доказательство. Представить подобное решение суда в пору председательства в нем Валерия Зорькина невозможно. И дело не в позиции Зорькина. Он и сейчас оказался в числе трех судей, высказавших свое несогласие с вердиктом суда. И даже не в составе суда. И не в политической значимости сил, противостоящих президенту в начале 93-го и в середине 95-го годов. Дело в конституционном преобладании президента и над Думой, и над Советом Федерации, и над Конституционным судом. Опираясь на правовое поле, Конституционный суд среагировал на это преобладание. Огласи суд решение, отрицающее правоту президентских указов, — конфликт в Чечне обрел бы новые побуждающие силы, была бы дестабилизирована обстановка в армии, перечеркнута возможность переговоров, и конфликт бы выплеснулся за пределы России. Характерно уточнение суда, что проблемы защиты прав человека, самый уязвимый с точки зрения Конституции правовой плацдарм в этом конфликте, суд вынес за скобки своего решения, предлагая решать его в иных законозащищающих инстанциях. Вопрос: в каких именно? — остается открытым. Определяющей статьей новой Конституции, ее знаменем является тезис о защите прав человека. И если Конституционный суд — а только он оценивает конституционность любых действий, а значит, и их последствия — выводит этот принцип за пределы своей прерогативы, неминуемо осложняется ситуация вокруг самого Конституционного суда как гаранта и защитника новой Конституции. Вывод, возможно, и нелицеприятен, но он очевиден.
