Алексей Кочетков - Внутренний фронт

Я частенько захожу на его склад. И нередко застаю его спорящим. Тогда доброе круглое лицо его становится молодым. Выпуклые синие глаза мечут молнии. В азарте он прижимает кулаки к груди и отбрасывает их от себя.

Но стоит мне появиться, сразу же все это прекращается. Из закоулка склада Фрица вылезают и уходят к себе пожилые, как и он, кряжистые, замкнутые и неприступные немцы-рабочие.

Здесь что-то есть.

Но я не спешу. Я ведь проездом. Я гость.

Он тоже иногда заходит на мой склад. Мы говорим друг с другом о том, о сем, и ни о чем конкретно, присматриваемся друг к другу. И я начинаю сознавать, что он мне очень нравится, что он умный и твердый. Такой не обманет, не предаст и не станет зря трепаться. И мне хочется спросить его о главном. И я чувствую, что ему тоже хочется сказать мне нечто важное, но каждый раз, дойдя до решающего момента, он умолкает и недоуменно, как будто в обиде, что его останавливают, вздыхает.

Встревожен необычным слухом: «Заключено новое соглашение… СССР уступает Германии Украину в аренду на 99 лет». Об этом только и говорят сегодня в курилках. Чушь какая-то. Как это в аренду?

И все же спешу после работы в консульство. Там все узнаю. Надо спросить еще раз и о том, как дела с моим заявлением. Когда же домой – на Родину?

Молчаливый буржуазный квартал в центре города. Пугливо озираясь, почти вбегаю в подъезд консульства. Навстречу из подвального помещения привратника поднимаются трое. Коренастые, крепкие. Настороженные прощупывающие взгляды. Свой или чужак?

Свой, свой. В обычно оживленной приемной – никого. В чем дело? Уже знакомый, чем-то встревоженный секретарь приглашает к себе. Дольше обычного расспрашивает об Испании, опять журит: «Не надо было оставлять заграничный паспорт в Париже».

О растревожившем меня слухе распространяться не стал. Сказал только: «Да, начинается» и как-то отчужденно посмотрел мимо.

А что начинается, я так и не понял. А, не поняв, успокоился. Какая там к черту аренда. Абсолютная чушь. Взбрело кому-то в голову. Отношения с Германией вполне добрососедские. Действует пакт.

Ну, конечно же, я скоро вернусь домой. Столько ждал, осталось совсем немного.

23 июня! Какой кошмар! Все рухнуло. Еще вчера была надежда вернуться домой, а сегодня один, один в тылу врага, на этом треклятом, грохочущем, как ни в чем не бывало, заводе.

Вот оно страшное, суровое испытание, о котором, возможно, предупреждал Димитров.

Как безмятежно начался вчерашний воскресный день 22 июня, и какими страшными переживаниями он кончился.

Впервые собрались с Антоном на лоно природы. День обещал быть душным. Наш первый аусфлуг инс грюне[20].

– Поезжайте в Грюнау, на Лангер Зее[21], – посоветовала хозяйка, – там просто замечательно. Вы хорошо отдохнете.

Встали чуть свет. Подготовили закуску. Вышли на тихую Остмаркштрассе, когда все еще спали. Все, как обычно.

Правда, садясь на Шеневайде в электричку, заметил слежку. Какой-то квадратный приземистый тип, проходя мимо поезда, неуклюже выбросил руку вниз, указывая, очевидно, другому шпику на наш вагон. Нормально! Так и полагается опекать отдыхающих в тоталитарном государстве.

*13

Шеневайде.

Лангер Зее около Грюнау.*14

Разыскали озеро. Нашли местечко на теплом чистом песчаном пляже. Купались целый день, не спеша закусывали. Какая-то девушка, заплыв чуть ли не на середину спокойного, длинного, окаймленного сосновым лесом-парком озера, звонко звала подругу: «Хельга, ком дох инс вассер! Хиер ист эс я вундершёёёёён![22]».

В полдень пришел, обливаясь потом, шупо в черной приплюснутой с боков каске. Поискал кого-то среди неподвижных обнаженных тел. Подошел. Тот торопливо оделся и ушел вместе с полицейским. Вот и все происшествия за день у тихого Лангер Зее.

А вечером, у станции Грюнау, на которой мы вышли вместе с толпой нехотя возвращавшихся отдохнувших берлинцев – этот неожиданный ажиотаж у газетных киосков. И эти жуткие огромные черные заголовки вечерних газет: «Вероломные нарушения нашей границы…» «Заговор большевиков раскрыт…» «Немецкая армия выступила на Востоке…»

И сразу же целая гамма необычайно резких чувств. Здесь и растерянность – как это так? А что же с пактом? А возвращение? И мелкое шкурное: посадят в лагерь или не посадят? Но главное – никогда до тех пор так не прорывавшаяся, а здесь неожиданно вспыхнувшая глубинная атавистическая любовь к России. Милая Родина – я русский, я с тобой!

Из-за бессонной ночи и так и не решенного вопроса, что же делать, все валится из рук.

Все гадко и омерзительно. И этот грохочущий, как ни в чем не бывало завод. И этот чужой, ставший ненавистным, с утра в цеху торчащий штурмовик-нацист, отвратительное чучело с как будто приклеенным красным кончиком носа, в парадной форме.

Обходит всех по порядку. Каждому одно и то же: «Хайль Гитлер, камрад! Война с большевиками, не так ли?.. – бесцветные мутные глазенки стараются пробраться в душу, – мы им покажем, как нападать… не так ли?».

«Нападать!» Старый шулерский трюк. Это кто же на кого напал? Красная армия?! Нет, этого так нельзя оставить. Надо тоже действовать. Первым делом нужно доказать, кто агрессор, а там Красная армия даст свой ответ. Чтоб не повадно было… И очень скоро.

Давно назревавший разговор с кладовщиком Фридрихом Муравске сегодня состоялся. Я не выдержал – все во мне кипело. Обход друзей не успокоил меня, и я решил пойти на риск. Тем более что первым начал Фридрих.

Он затащил меня в дальний угол своего склада и задал в упор только один вопрос. Что я думаю о только что начавшейся войне на Востоке? Большие честные синие глаза Фрица несколько недоуменно моргали за толстыми стеклами очков в дешевой оловянной оправе. По осунувшемуся, сразу постаревшему лицу кладовщика я видел, что мой ответ ему далеко не безразличен.

И я не выдержал. И сказал ему даже более твердо, чем моим растерянным друзьям-иностранцам: «Да, я считаю, что Гитлер ее начал. Да, это несправедливая, разбойничья война. Да, я желаю победы Красной армии, и думаю, что доживу до этого дня».

Сказал и осекся, что-то скажет Фриц? А Фридрих в ответ (вот радость!) разразился таким потоком отборнейших ругательств в адрес «этих кровавых собак наци», ввергших его страну в новую преступную авантюру, что у меня не осталось ни тени сомнений, что Фридрих – наш. Он – это то, что надо. И что сейчас я уже не один, а буду вместе с Фрицем. И впервые за этот кошмарно тяжелый день у меня чуточку отлегло на сердце.