Геннадий Васильев - В Афганистане, в «Черном тюльпане»

Эфир наполнился треском, клокотанием, шипением.

— «Основа», я, «Метель», — послышался хмурый голос Орлова, — прошу накормить и меня лично. Я отвечаю за своего офицера, и все ваши «подарки» хочу принять по старшинству.

— «Основа», я, «Подкова», — к связи подключилась соседняя рота, — у нас тоже плоховато с пайком. Просим выдать и нам тоже…

— «Основа», я, «Береза», — ворвались в разговор разведчики, — у нас тоже вышли листовочки… Большой дефицит в бумаге, подтереться нечем…

— Что вы себе позволяете? Хулиганье! — голос начальника политотдела срывался на визг. — Мальчишки!.. Я с вами со всеми разберусь в полку. И разговор будет короткий. Из трех понятных вам слов. Я вам устрою разгон… Развели тут демагогию. Работать надо, заниматься делом… А вы, Шульгин, за эту провокацию ответите в первую очередь.

Подполковник Замятин вышел из связи.

Поставил точку.

Шульгина окружили взволнованные солдаты. Смущенно и сочувственно заулыбались ему.

— Товарищ лейтенант, опять неприятности?

— Опять вы им не угодили?

— Да нет, ребята, — лейтенант проглотил в горле комок, — все в порядке.

— Какое в порядке! — Матиевский возмущенно замахал руками, — вас тут взысканиями кормят — это, что ли, в порядке? Да мы все пойдем в политотдел…

— Да уж… Поломаете стулья, разнесете столы, — Шульгин улыбнулся. — Ладно. Мне не привыкать. А вы, ребята, под этот пресс головы не суйте. Иначе и вам такие ярлыки наклеят — не отмоетесь.

Орловская рота уходила с «Зуба». Уходила, не спеша, гордо подняв головы. Солдаты оглядывались на черный камень. Махали ему рукой.

— Прощай, старик. — Матиевский кивнул камню с сожалением. — Жаль, что мы с тобой чайку не попили. Нету чая. А так бы погрели твои бока дымком.

— Пламенный привет «духам», — Богунов подмигнул «Зубу». — Оставлены для них подарочки. Прощальный салют…

— Давай, старик, не шатайся, — крикнул кто-то из отходящей цепи.

— Бока не простуди, — махнул рукой другой солдат. — Не жарко тут у тебя. Сквозит…

— И не скалься больше, «Зуб» ты наш ненаглядный. А то опять придется свинцовые «пломбы» ставить.

Орлов шагал рядом с Шульгиным. Широкий орловский лоб блестел на солнце. Глаза скрылись в прищуре.

— Слышал, слышал… Крепко достал тебя начальник. Демагогами обозвал, — Орлов коротко рассмеялся, язвительно продекламировал:

Добавил серьезно:

— А ведь зарежет всем наградные. Будем носить ордена из г…на.

Шульгин упрямо взмахнул головой:

— Ничего… Останутся воспоминания, да такие, что подороже орденов. На таких высотах становится ясно, настоящий ты человек или так — видимость одна.

Шульгин улыбнулся, и Орлов также легко заулыбался ему в ответ.

— Да уж, ордена за подвиги нам не светят. Зато совесть чистая, это уж точно… А как руки чешутся, зубы чьи-то посчитать…

Орлов усмехнулся в смоляные усы:

— Приложился бы я к сытым физиономиям. Все эти политотделы вот уже где сидят, — Орлов рубанул ладонью по заросшей черной щетиной шее.

— Армейские чиновники, — Орлов раздраженно сжал кулак. — Кому нужна такая тьма трепачей? Армии нужны трепачи? Ладно, вот ты, мой заместитель, ты непосредственно работаешь с людьми, я тебя за себя оставить могу. Я бы вообще эту приставку «по политической части» снял бы вообще, к едрени… Ты мой заместитель по всем вопросам. Тебе можно все поручить. А сколько над тобой начальников-политотдельцев. Если считать их от батальона и дальше по армии, округу и до самой Москвы. Это же целая армия наберется. Ведь они же с людьми не работают. Они же только контролируют, инспектируют, проверяют. Птицы высокого полета. Ладно, если бы они решали проблемы своего недюжинного масштаба… Но они же проблем наших не знают вообще, а если и знают, то ничего не собираются делать.

Шульгин горько улыбнулся:

— Время сейчас такое. Мы у них под колпаком. Не только армия, вся страна под колпаком. И сделать ничего нельзя. Может, когда-нибудь найдется кто-нибудь на самом верху — добрый человек…

Орлов усмехнулся:

— Да уж… Найдется… Дождешься… Дождешься, пока всех не передушат, таких, как ты…

— Это кого передушат? — неожиданно раздался за спиной раскатистый голос Булочки. — Это нашего-то замполита задушат?

Старшина рассмеялся, откинул голову назад. Черная прядь волос с проседью взметнулась вверх.

— Руки у них уже не те… Устали душить. Силы уже не те. Вырождается настоящая большевистская порода. Проходит, кажется, их время. Одно могу сказать точно, быть тебе, Шульгин, пока что вечным лейтенантом. В нашей армии тебе хода нет…

Старшина хмыкнул невесело и горько.

Орлов тронул Шульгина за плечо.

— Слушай, Андрей, будь ты с этими чиновниками дипломатом. Сам же сказал, время сейчас такое. Ну, и нацепи маску с идиотской улыбкой. Всем доволен. Ничего плохого не замечаю. Все вокруг замечательно! Слушаюсь! Так точно! Будет сделано! Поверь моему опыту, — Орлов сплюнул, — начальство любит блаженных.

Булочка тоже хлопнул Шульгина по бронежилету, подмигнул:

— Это точно! Умников у нас не любят. А дуракам везде у нас дорога! У нас же страна дураков… Дурак дураком погоняет… Под дурака надо косить, замполит. В целях маскировки… Петухом кукарекать, как Суворов при царском дворе. Ты, замполит, не переживай…

Булочка хохотнул, топнул сапогом по тропе:

— Нас голыми руками не возьмешь! Мы же пионеры, дипломаты на веревочках…

Булочка боднул Шульгина головой в плечо.

Шульгин улыбнулся, растаяла складка между бровей.

— Что-то я не пойму? Вы меня утешаете, что ли? Вы меня воспитываете?.. Кто кого должен воспитывать? Что я сам не знаю… Нужна эта идиотская маска и голова, как у китайского болванчика, чтобы согласно кивать всему. Прекрасно понимаю…

Шульгин скорчил нелепую преданную физиономию. Закивал подбородком. Вытянул шею из плеч.

— Как ваше здоровье, ше-еф? Эти цветы я вырастил собственными руками, ше-е-еф!..

Шульгин брезгливо скривил губы.

— У нашего времени нет лица. Одна только маска. А мне очень хочется сохранить лицо. А тому, кто вот так блаженно кивает головой, хочется плюнуть в слащавую морду.

Всклокоченные рыжие шапки плыли впереди них. Тряслись жиденькие похудевшие вещмешки. Качались вороненые стволы. На провалившихся солдатских щеках пробилась щетина, стариковская, сизая. Солдаты покачивались балансируя, выбрасывали в стороны руки. С трудом выпрямляли ослабевшие колени. Сказывались голодные деньки.