Действительно, не изменилось почти ничего – еще меньше, чем он предполагал и хотел. Книппер жила в Москве, играла в своем театре, Чехов – в Ялте, с матерью; изредка приезжала сестра. Жена была – семьи не было.
Врозь они были чаще, чем вместе, со дня знакомства, но этой зимой, после женитьбы, он переживал разлуку особенно тяжело. Впервые в эпистолярии Чехова появляются жалобы и даже просьбы: «А вдруг ты бы взяла и приехала в Ялту на 2—3 дня! Понадобилась бы только одна неделя для этого. Я бы встретил тебя в Севастополе. В Севастополе пожил бы с тобой… А? Ну, бог с тобой!»
Просьбы становятся почти настойчивыми – раньше для Чехова вещь непредставимая: «Итак, помни, деточка, в декабре ты должна быть в Ялте. Непременно! Твой приезд для меня был бы сущим благодеянием» (22 ноября 1901 г.). «Итак, просись не в Севастополь, а в Ялту. Милая дуся моя, уважь! Прошу тебя!» (24 ноября 1901 г.). «Дусик, брось хандрить, не стоит, – отвечала Книппер. – Ты ведь человек с большой душой».
Он звал ее еще несколько раз – и на рождество, «денька на три» или «хотя на один день», и просто так. «Теперь январь, у нас начинается отвратительная погода, с ветрами, с грязью, с холодом, а потом февраль с туманами. Положение женатого человека, у которого нет жены, в эти месяцы особенно достойно сожаления. Если бы ты приехала, как обещала, в конце января!» (3 января 1902 г.). Она собиралась; когда здоровье Чехова ухудшилось, писала, что «способна все сейчас бросить и лететь», но не приехала ни в декабре, ни в январе.
Л. А. Сулержицкий, добрый и чуткий человек, писал ей из Ялты в конце января 1902 года о душевном состоянии Чехова: «По тому, как он разубеждал меня в возможности Вашего приезда, я особенно ясно понял, как ему этого сильно хочется. Если бы Вы, Ольга Леонардовна, сумели устроить так, чтобы приехать хоть на два-три дня, то уж и это было бы очень хорошо. Антону Павловичу это прямо-таки необходимо. Он задыхается в своих четырех стенах и, как сильный человек, не жалуется, не старается разжалобить других своим положением, а от этого ему еще тяжелее. […] Не забывайте, что он не только муж Ваш, но и великий писатель, к которому Вы имеете право приехать не только по этой причине, но просто как человек, могущий поддержать его бодрость, а следовательно, здоровье, которое необходимо всем, всей русской литературе, России».
В начале февраля вопрос о приезде был наконец решен. «Итак, ты решила приехать. Смилостивилась. Владимир Иванович [Немирович-Данченко] телеграфирует, что ты выедешь 22-го, а 2-го уже должна быть в Петербурге. Очевидно, чтобы увидаться с тобой, я должен не терять мгновений, даже поцеловаться с тобой не успею…» (6 февраля 1902 г.).
Книппер приехала 22 февраля и, пробыв меньше недели, уехала.
Проводив ее, Чехов пишет: «Если, не дай бог, заболеешь, то немедленно кати ко мне, я за тобой буду ухаживать» (28 февраля). Он, как всегда, оказался печально угадлив: через полтора месяца тяжело больную Книппер снесли в Ялте с парохода на носилках. Эта болезнь дала им больше не повторившуюся возможность побыть вместе целых полтора месяца, а потом – в Москве – еще два.
3
Конечно, не всегда было плохо. Весной и ранней осенью радовала погода. Был «воздвигнут дом в 2¼ этажа, белый дом»; и уже появилось у него прозвание: Белая дача. Из дома открывался «широчайший вид, такой вид, что просто описать нельзя».
Куприн считал, что чеховская дача стала «самым оригинальным зданием в Ялте. Вся белая, чистая, легкая, красиво несимметричная, построенная вне какого-нибудь определенного архитектурного стиля, с вышкой в виде башни, с неожиданными выступами, со стеклянной верандой внизу и с открытой террасой вверху, с разбросанными – то широкими, то узкими – окнами, она походила бы на здания в стиле “модерн”, если бы в ее плане не чувствовалась чья-то внимательная и оригинальная мысль, чей-то своеобразный вкус. Дача стояла в углу сада, окруженная цветником […]. Антон Павлович не любил и немного сердился, когда ему говорили, что его дача слишком мало защищена от пыли, летящей сверху, с Аутского шоссе, и что сад плохо снабжен водою. Не любя вообще Крыма, а в особенности Ялты, он с особенной, ревнивой любовью относился к своему саду. Многие видели, как он иногда по утрам, сидя на корточках, заботливо обмазывал серой стволы роз или выдергивал сорные травы из клумб. А какое бывало торжество, когда среди летней засухи наконец шел дождь, наполнявший водою запасные глиняные цистерны».
Сад был главной радостью. К его посадке Чехов подошел так же серьезно и основательно, как ко всему, что он делал. Читал специальную литературу (на подаренной М. Лавровым книге П. Золотарева «Флора садоводства» – многочисленные пометки); в тетрадку «Сад» им занесено 159 латинских ботанических названий растений. Саженцы и семена он выписывал из Одессы, из садового заведения «Синоп» в Сухуми, заказывал в Никитском ботаническом саду. Каждое дерево был посажено собственными руками – этого он не доверял никому. К лету 1903 года в саду уже росли кедр атласский, магнолия, хурма китайская, гледичия, ива вавилонская, абрикосовые, грушевые деревья, кипарисы. Все было продумано. Когда Мария Павловна предложила посадить каштан, Чехов писал ей: «Каштан широкоразвесист, он займет половину сада, а сад и так мал. Погоди, через 2—3 года ты увидишь, что я посадил именно то, что нужно. Думаю, что это так, ибо я прежде, чем сажать, размышлял очень долго».
Он шутил, что если бы не был писателем, то стал бы садовником. Но в последние годы ухаживать за садом становится все труднее: «После каждого куста приходится отдыхать» (Книппер, 5—6 февраля 1902 г.).
В ялтинских письмах не меньшее место, чем в мелиховских, занимает «собачья» тема: Чехов пишет о характерах собак, их привычках, о том, как лечит их. Кроме собак, во дворе жили два ручных журавля; они важно ходили по саду.
Неожиданной радостью явилось известие, что «Душечка» очень понравилась Льву Толстому и что он постоянно читает ее вслух гостям и восхищается, называя ее автора «большим-большим писателем».
Зимой 1901—1902 годов Толстой жил недалеко от Ялты; Чехов бывал у него, много говорил с ним. Толстой болел; это глубоко волновало Чехова.
В Ялте Чехова посещают его старые знакомые, укрепляются дружеские отношения с входящими в славу И. А. Буниным и А. М. Горьким, с драматургом А. Найденовым, талант которого Чехов высоко ценил.
С Буниным, когда тот жил в Ялте, Чехов встречался почти ежедневно. Куприн в доме Чехова работал над одним из лучших своих рассказов – «В цирке» – и советовался насчет медицинской стороны сюжета.
В доме Чехова бывали и Н. Г. Гарин-Михайловский, Г. Короленко, Н. Д. Телешов, Ф. И. Шаляпин, В. Рахманинов… Но каждое расставание омрачалось: они уезжали в Петербург или любимую им Москву, он оставался в нелюбимой Ялте.
