Глава 21. Аллея славы
Владимир Петрович Куц как спортсмен приобрел поистине всемирную известность, заслужил высокие награды Родины. Как тренер он завоевал любовь и уважение своих учеников. Собственно, он и Петр Болотников как бы подвели итоги первого этапа становления советской легкой атлетики. Это были годы высоких порывов, освоения непроторенных путей к мастерству, годы прихода в легкоатлетический спорт людей смелых, самобытных, не боящихся стать первопроходцами.
Нередко большой успех в спорте кружит голову. Чемпион начинает поглядывать на окружающих свысока, привыкает к мысли о своей исключительности. Владимир Куц до конца своей жизни оставался простым, доброжелательным человеком, готовым в случае нужды помочь товарищам.
Именно эти качества, а не только рекорды привлекали к нему сердца людей, принесли ему широкую популярность у любителей спорта не только в нашей стране, но и в Англии, Франции, Чехословакии, Норвегии, Австралии.
Может быть, известную роль здесь сыграл и внешний облик Куца. Копна светлых волос, открытое лицо и доброжелательная улыбка, в которой читалось не любование собой, а чистосердечие, искреннее желание стать другом всем этим людям, аплодирующим ему с трибун стадиона.
Известная в прошлом спортсменка, входившая в состав руководителей советской спортивной делегации в Лондоне, Наталия Васильевна Петухова вспоминает:
«Володя Куц был добрым и щедрым человеком. Помню, как он истратил все деньги на угощение команды советского корабля, стоящего у лондонского причала. С каким энтузиазмом пел он тогда украинские песни. И как я была удивлена на следующий день, наблюдая за поведением Куца на приеме у лорд-мэра. Прекрасно одетый в хорошо облегающий его ладную фигуру костюм, он вел себя как истый джентльмен. Его движения, походка, ответы на вопросы — все было безупречно…»
Куц не выносил лжи, фальши, стяжательства. Бывая за рубежом, никогда не интересовался приобретением заграничного барахла. Из своих тренировок не делал секрета и всегда был готов поделиться опытом с товарищами — даже когда это были спортсмены из зарубежных стран. Получая письма от Дэйва Стивенса, старался ответить на все вопросы, которые ему задавал его австралийский друг. А когда в Москву специально к нему приехал олимпийский чемпион Герберт Эллиот, собиравший материалы для книги о беге, он охотно разложил перед ним свои дневники и планы тренировок.
Вспоминая Владимира Петровича, его друзья обычно говорят о том, что у Куца была русская натура, открытая душа, и это не преувеличение. Действительно, его душа была открыта для дружбы, привязанностей. Он любил брата, мать, друзей, очень любил жену — Раю. Не имея своих детей, воспитывал ее сына Юру, для которого стал настоящим отцом.
В свои приезды в Париж на кросс «Юманите» он успел обзавестись и там юными друзьями — подружился с девочкой Люси и сыном рабочего с завода «Рено». Мальчик с отцом нередко встречали Володю на аэродроме. А местные «гавроши», как он называл парижских ребятишек, обычно сопровождали его на тренировки.
Впрочем, идеальных людей не бывает. Случалось, что твердая убежденность в своей правоте переходила у Владимира Петровича в упрямство и его нелегко было в чем-нибудь переубедить. Но твердость и непримиримость удивительно сочетались в нем с мягкостью, а порой даже чувствительностью. Он любил бывать в театрах, особенно в Большом, и считал своими Театр Советской Армии и цыганский театр «Ромэн», который одно время находился неподалеку от его дома на Ленинградском шоссе.
Очевидцы рассказывают, что Куц был благодарным впечатлительным зрителем, напоминал порой ребенка впервые попавшего в детский театр. Его живо трогало все происходившее на сцене. Со слезами на глазах следил он за страданиями горбуна в опере «Риголетто».
Любил природу и много времени отдавал поездкам за город. Финский домик в Одинцове не раз служил ему прибежищем в тяжелые минуты. У него было много друзей. В любое время дня и ночи мог позвонить Лобастову и сказать: «У меня не все в порядке. Если можешь, Серега, приезжай». И нередко они говорили до рассвета. Кстати, такой разговор состоялся перед тем, как Куц решил демобилизоваться. А к маленькой дочке Лобастова Маринке он относился как к своему ребенку.
Никогда не забывал своих старых друзей и родных. Говорил: «В этом году обязательно еду к Чикину» — и неожиданно появлялся в Таллине. А уж в Алексине у родителей старался бывать ежегодно. В алексинских лесах ему хорошо бегалось, и он возвращался в Москву посвежевшим, готовым к соревнованиям.
Украинцы, как известно, музыкальны. Владимир Куц любил украинские песни. Они напоминали ему Алексино, родной дом, вечера, когда девчата «спивали», собравшись в кружок на деревенской улице. Нередко на встрече с друзьями Володя запевал по-украински: «Дывлюсь я на нэбо». Потом, если было настроение, переходил на «Распрягайте, хлопцы, коней», или «Черные брови», или «Рушник».
К сожалению, семейная жизнь у него не заладилась, и в последние годы он жил один в однокомнатной квартире. А в 1973 году Куц попал в автомобильную катастрофу.
«Утром мне позвонили из больницы, — рассказывает Лобастов.
— Ваш друг попал в аварию и находится у нас. Приезжайте немедленно.
Еду, надеваю халат, вхожу в палату. Володя лежит и харкает кровью. Прямо на груди краской намалеван номер 96. Говорит с трудом.
— Это меня отправляли под этим номером на тот свет. Но я, как видишь, задержался.
Травма оказалась серьезной. Врачи сомневались, выживет ли? Куц пролежал около месяца, потом его перевели в военный госпиталь имени Бурденко. Потом начал работать, но через некоторое время снова госпиталь, на этот раз больше двух месяцев. Вышел с палочкой. Демобилизовался. Устроился на работу тренером в школу высшего спортивного мастерства, но не выдержал. Вернулся в родной ЦСКА, получив назначение на должность начальника детской спортивной школы. Сменившая Владимира Петровича на этой должности Тамара Васильевна Дмитриева вспоминает: «За работу Куц принялся горячо, с увлечением. Мечтал перестроить все по-новому. После его смерти я нашла заметки. Он продумал и систему приема в ДЮСШ, и связь с общеобразовательными школами, и осуществление специализации. В этих набросках было много интересного…»
А в начале августа 1975 года Владимир Петрович, проговорив допоздна с оставшимся у него ночевать Сергеем Скрипкой, лег спать, а утром уже не проснулся. Великий спортсмен ушел из жизни. За несколько месяцев до смерти он побывал в последний раз в Алексине. Покрыл черепицей крышу, прорезал в стене новые окна…
