Несколько лет спустя в разговоре с Лидией Норд Тухачевский так объяснял свое поражение под Варшавой: «Я ясно увидел, что все-таки моя армия состоит на 50 процентов из всякого сброда, и что она не такая, какую я хотел бы иметь. Что у меня нет еще достаточного опыта и знаний для большой войны… Приходилось порой полагаться на опыт других. Другие иногда сильно подводили… Горе-стратеги из Реввоенсовета тоже сыграли на руку полякам. Смилга, блюдя свой политический контроль, путался не в свои дела, и раз мы с ним чуть не пострелялись. Шварц считал, что он, Генерального штаба полковник, лучший стратег, чем я… и старался действовать по-своему…» Если такой разговор имел место в действительности (а о нем мы знаем только со слов собеседницы командующего Западным фронтом), то Михаил Николаевич здесь, что называется, задним умом крепок. Ни его приказы, ни переписка и разговоры по прямому проводу не подтверждают, что еще в ходе операции Тухачевский сомневался в качестве собственных войск или в своих способностях командовать фронтом в сражении, более близком к условиям первой мировой войны, чем другие сражения гражданской войны. А вот разделить ответственность с другими участниками и организаторами похода на Варшаву он в самом деле будет стремиться всю оставшуюся жизнь.
Восстание матросов Кронштадта в марте 1921 года стало реакцией на политику военного коммунизма, продолжавшуюся и после окончания гражданской войны. Одновременно бушевали восстания в Тамбовской и ряде других губерний. Разоренное продразверсткой крестьянство не могло больше терпеть, особенно тогда, когда белые армии были окончательно разгромлены и возвращения помещиков можно было не бояться.
Большинство гарнизона крепости Кронштадт составляли выходцы из крестьянских семей. Они хорошо знали о тех тяготах, что приходилось нести деревне. Один из немногих участников восстания, доживший до начала 90-х годов, матрос Иван Ермолаев, бывший член революционной тройки отряда Волжской флотилии, переброшенного в Кронштадт, так передает настроение кронштадтцев накануне восстания: «Это были большей частью старые моряки-строевики, воевавшие на Волге и других фронтах гражданской войны и вернувшиеся на зимние квартиры. Все они… были связаны с деревней, знали о ее тяжелом положении — кто по коротким пребываниям в отпусках, кто по переписке. Мы знали, что наши семьи задавлены продразверсткой, терроризированы продотрядами, доведены до голода, и впереди не видно никакого просвета, никакой надежды на улучшение. Часто в разговорах о положении в стране прорывался ропот, а на собраниях звучали требования обратиться к правительству с требованиями облегчить участь крестьянства, отменить продразверстку, снять заградительные отряды и разрешить свободную торговлю». Немногим легче жилось и рабочим Петрограда, среди которых у кронштадтцев было немало родственников и знакомых.
Обстановка накалялась еще и тем, что основная масса матросов существовала на скудный продовольственный паек, тогда как руководство флота жило, что называется, на широкую ногу. Командующий Балтфлотом Ф. Ф. Раскольников, которого в конце жизни судьба сделала диссидентом и изгнанником, и его жена писательница Лариса Рейснер, прототип женщины-комиссара в «Оптимистической трагедии» Всеволода Вишневского, отнюдь не были такими аскетами, какими представлены большевики в благонамеренной пьесе. Они жили в роскошном особняке, держали прислугу, ни в чем себе не отказывали. Матросов Федор Федорович считал людьми второго сорта. Даже на камбузе установил своеобразную сегрегацию. Когда Раскольников со штабом на яхтах прибывали в Кронштадт, для рядовых военморов готовили суп с селедкой или воблой. Для штаба и начальствующего состава — полный обед из трех блюд, причем суп — с мясом. Для самого же Раскольникова и особо приближенных к нему лиц готовили настоящие деликатесы. Он сменил две трети командиров и комиссаров флота, назначив людей по принципу личной преданности, а не по профессиональным качествам. На линкоре «Петропавловск» комиссару флота Николаю Николаевичу Кузьмину моряки жаловались, что Раскольников и его окружение чаще инспектируют винные погреба, чем пороховые. Они требовали создать специальную комиссию для обследования квартир своих командиров и комиссаров, не без оснований подозревая, что там найдутся не только предметы роскоши, но и продовольственные запасы, не дошедшие до матросского котла. Однако всё было напрасно. Председатель Кронштадтского отдела трибунала Баптфлота Ассар доносил в Петроград: «Кронштадтским отделом РВТ Балтфлота ведется напряженная борьба по искоренению злоупотреблений должностных лиц. Но нужно отметить, что зачастую эта борьба не приводит к желанному результату… Трибунал привлекает к суду ответственного работника по степени преступления, отстраняет его от должности… А в результате получается, что через несколько дней, через посредство всяких репутаций, эти люди переводятся по ходатайству какого-либо центрального органа в другой округ, на более выгодное для него место (должность). Таким образом, вместо исправления он получает повышение и свободно творит свое дело… Масса все это видит и ропщет…»
Масса роптала еще и потому, что Раскольников со товарищи жировали за их счет. Продуктовый паек морякам Кронштадта постоянно сокращался. Матросы не всегда получали положенные им продукты. Запасов рыбы, мяса, муки имелось не более чем на 20 дней. 27 января 1921 года Раскольникова временно отстранили от должности начальника Морских сил Балтийского флота и отозвали в Москву. Однако это не предотвратило стихийный взрыв возмущения месяц спустя.
Но начались волнения не в Кронштадте, а в Питере. В середине февраля, после того, как продпаек был в очередной раз сокращен, забастовали Трубочный и Балтийский заводы, фабрика Лаферма, ряд других предприятий. 24 февраля рабочие вышли на демонстрацию, требуя хлеба и демократизации Советов, ликвидации в них большевистского засилья. Власти бросили на разгон протестующих курсантов военных училищ с оружием в руках, ввели военное положение, произвели массовые аресты, назвав происходящее «контрреволюционным мятежом».
25 февраля в Кронштадте экипаж линкора «Севастополь» на общем собрании решил направить в Петроград своих представителей для выяснения причин рабочих волнений. На следующий день такую же делегацию направили и с «Петропавловска». Когда делегаты вернулись, моряки «Севастополя» и «Петропавловска» 27 февраля приняли резолюцию с требованием «свободы слова и печати для рабочих и крестьян, анархистов и социалистических партий, свободы собраний и профессиональных союзов и крестьянских объединений»; освобождения «политических заключенных социалистических партий, а также всех рабочих и крестьян, красноармейцев и матросов, заключенных в связи с рабочими и крестьянскими движениями»; перевыборов Советов тайным голосованием; ликвидации всех «политотделов и коммунистических боевых отрядов»; немедленного упразднения заградотрядов; предоставления крестьянам свободно распоряжаться землей и торговать получаемой от нее продукцией; уравнения пайка для всех трудящихся. Ее поддержали и почти все коммунисты линкоров. Постановили обнародовать резолюцию на общегородском митинге на Якорной площади 1 марта.
