К моменту нашей встречи она заканчивала свое трехгодичное пребывание в Питере и через месяц собиралась отчаливать к родным берегам, омываемым водами Балтики. Десять дней растянулись молча по окраине временной. Лампа неба свой взгляд волчий откупорила над Сенной.
Месяц растянулся не молча. Он растянулся с криком, ором, гиканьем. Время нагрелось, стало мягким, как оловянная проволока для пайки. Эластичность сказалась на продолжительности дней, часов, секунд, потому что ничего я не помню из всего того года, кроме последнего месяца, его замкнувшего. Шведского месяца, после которого я покинул группу «Улитки», а наша компания прекратила свое существование в связи с межличностными конфликтами, в ней возникшими.
Бумажка с номером телефона обжигала пальцы. Денег не было, приличных штанов тоже, вместо перчаток я носил шерстяные носки, не чувствуя ни малейшего дискомфорта по поводу своего внешнего облика. Главное, чтобы было тепло. Шерстяные носки выбивали из колеи многих барышень, они отказывались верить в факт наличия у меня на руках деталей одежды, предназначенных для ног. Стандартизация мышления сделала свое дело, люди перестали экспериментировать со своим внешним обликом, авангардисты от моды не в счет. То, что мы видим на подиуме, восхищает, удивляет, раздражает, только никто не станет носить показываемые нам коллекции в обыденной жизни, отдавая предпочтение классическим формам обуви и курток, то есть простоте и удобству. Поэтому такой, казалось бы, безобидный штрих в общей картине гардероба (а то, что на мне было надето, как правило, и составляло весь гардероб), становилось поводом к экзальтации. Ладно бы я бравировал своими носками, как супермодным новаторством. Но я всего лишь нашел для себя оптимальную форму перчаток, в которых пальцы не скрючивались от мороза. В любом случае, это было не по-шведски.
День проволочился кряхтя. Дни вообще были убогими и пресными, как чебуреки, продаваемые в ларьках с шавермой. Не хватало специй.
– Тебе несколько раз звонила Сесилия, – встретила меня директриса с той интонацией, будто мне звонил Борис Ельцин.
Сесилии просто стало скучно, и она решила позвонить. Встретились возле консульства, отправились тыкать киями бильярдные шары. Затем переместились в ирландский паб, где пропили деньги, которые полагались мне за Ленина и холодильник. Здесь уже принимала пятую пинту пива Сесилина подруга Каролина с компанией шведосов.
– Poul, I need someone, – лопотала пьяная Каролина, намекая на моих друзей с гитарами наперевес. – He must be an artist with sense of humor.
– Звони, – сказала Сесилия, вручив мне мобильник. – Найди ей кого-нибудь, чтоб она успокоилась.
Я вышел на улицу. Покрутил в руках изделие шведских умельцев, поплевал на асфальт, прислушался к своим ощущениям.
– Идите-ка вы в баню, – сказал сам себе и вернулся обратно.
Извиняйте, хлопцы, бананов нема. Как-то не хотелось мне в тот вечер выступать в роли брачного агентства.
– Хочешь салют посмотреть? – спросил я Сесилию.
У меня дома хранились остатки былой роскоши. Когда-то я торговал пиротехникой. Один раз устроил салют под окнами барышни. Не самое заурядное действие в свете серенадных представлений.
– Где?
– У меня дома.
– Ты меня обманываешь.
В бар завалился бывший Сесилин бойфренд по национальности швед, по внешности студент. Компанию ему составляла моя соотечественница.
– Как он мог променять меня на эту русскую! – выпалила вице-консул на улице. – И, проведя указательным пальцем над верхней губой, добавила, – с ушами!
– С усами, Сесилия, с усами.
Девушки внимательны друг у другу. Наличие растительности на лице у соперницы не осталось незамеченным. Алкоголь стер налет этикета, оголив сущность самки, на чью территорию посягнули.
Салат дорожной хляби под майонезом снега ждал голодных лопат утренних дворников. Моховая цвела, как застоявшаяся в пруду вода, искрилась улыбками фонарей.
– Подожди здесь.
Я оставил ее стоять у подворотни, сбегал домой, принес несколько «бабочек» и шестиствольный бочонок, внутри которого дремала гремучая смесь. «Бабочки» подкидывались в воздух, где они делали фигуры высшего пилотажа, оставляя за собой огненный след, после чего производили акт камикадзе, взрываясь на уровне второго этажа. В окнах появилось несколько любопытных рыл. Взрывы чеченских террористов еще не выветрились из памяти горожан, любые громкие звуки на улице воспринимались как сигналы воздушной тревоги.
Я поставил бочонок посреди мостовой, дал прикурить фитилю, и оттащил офигевшую Сесилию к арке тридцать первого дома, дабы сразу после кончины «Красного дракона» (так называлось изделие китайской пиротехнической промышленности) нырнуть во двор. Арбузий хвостик фитиля быстро прогорел, приведя систему в действие. Бочонок кончил шесть раз, ракетное семяизвержение было настолько мощным, что я малость струхнул, высматривая, не катится ли по улице ментовский болид. В небе расплывалась салютная сперма, грохот стоял неимоверный, и сквозь него уже прорывались мерзкие завывания автомобильных сигнализаций. Шведская челюсть сделала непроизвольное движение вниз.
Дома мне был задан вопрос, из которого я сделал неутешительный для себя вывод: women are the same.
– Сколько у тебя было женщин?
– Не знаю. Это имеет какое-то значение?
– Да.
– Я не помню.
– Тогда считай.
Она не шутила. Я сделал вид, что считаю, выдал первую пришедшую на ум цифру. Потом положил на колени гитару. На столе лежал сборник песен, непонятно, как у меня оказавшийся. В нем были слова фактически всех хрестоматийных рок-хитов. Сесилия полистала тонкую тетрадь с английскими буквами, и нашла в нем что-то для себя близкое.
– Можешь сыграть?
Набивший оскомину «Отель Калифорния» доставил мне удовольствие. Обычно я этот шедевр даже слушать не в состоянии, не то чтобы играть. Но тогда незамысловатая и, стоит признаться, гениальная мелодия обволокла кухню, словно сигаретный дым.
Через пару часов хорового пения она ушла отсыпаться в свою казенную квартиру. Женщина-головоломка, на шесть лет меня старше, на несколько культурных слоев от меня дальше. Козлиное самодовольство активизировалось, со всей присущей ему скромностью Павлик заявил:
– Я буду жирной точкой в твоей петербургской карьере.
Ни мое безденежье, ни мой продавленный матрас меня не смущал. Women are the same.
Спустя несколько дней Сесилия закатила у себя дома вечеринку. Праздники у иностранцев радуют отсутствием такого исконно русского дибилизма, как застолье. Статичные посиделки вокруг холодца с водкой у них заменены броуновским движением частиц, оказавшихся в одном помещении. Кухня превращается в бар, где каждый обслуживает себя сам, народ кучкуется, выпивает, танцует, наслаждается демократизмом свободного времяпрепровождения.
