В официальных выступлениях советских руководителей непременно повторялись общепринятые восхваления социалистического способа производства, его принципиальные отличия от капиталистического хозяйствования, и лишь в откровенных дружеских беседах они уступали место деловому анализу не только различий, но и общих черт управления общественным производством в условиях социализма и капитализма.
Могу утверждать, что Алексей Николаевич считал необходимым для разумной организации управления, особенно по мере роста масштабов общественного производства, углубления специализации и кооперации, объективного усиления роли управления, непредвзятый подход ко всему мировому опыту, в первую очередь к опыту тех стран, которые превзошли нас в экономическом и техническом отношении.
При поездках за рубеж он использовал любую возможность не только познакомиться с производством, но и подробно побеседовать с руководителями предприятий, профессионально интересуясь стилем их работы, методами принятия решения, используемыми при этом концепциями. Я никогда не бывал в составе сопровождавших его делегаций, намеренно избегая этого, но выезжавшие с ним советские специалисты, да и зарубежные партнеры, обычно с удовлетворением вспоминали эти встречи и беседы, находя их чрезвычайно поучительными. Любил рассказывать о них и сам Алексей Николаевич. Сохранилось много его записных книжек с интересными заметками и краткими выводами о том, что нужно будет сделать, вернувшись домой.
Поскольку я профессионально занимался проблемами управления, изучением зарубежной теории и практики, Алексей Николаевич нередко с интересом выслушивал в моем изложении наиболее оригинальные взгляды крупных американских и других западных теоретиков бизнеса, высказывая свои замечания. Невероятно интересно было слушать, как Алексей Николаевич комментирует заинтересовавшее его суждение зарубежного авторитета, подтверждая или опровергая его на конкретных примерах из собственной практики. Часто он просил подобрать ему переведенные на русский язык материалы, справки, книги, систематически читал переводы работ, не появлявшихся в открытой печати, а рассылавшихся по особому списку. Думаю, немногие государственные деятели находили время для подобного занятия, а Алексей Николаевич умел читать быстро и нередко оказывался более осведомленным о последних западных трудах по экономике и политике, чем многие его коллеги.
* * *
Говоря о реформе 1965 г., мне хотелось бы остановиться на одном обстоятельстве. Сам я не экономист, всегда занимался философской и социологической проблематикой управления, а потом системным анализом, но мне кажется, что исследователи реформы недостаточно отметили ее важную, если не главную черту – она была сознательно направлена на решительную децентрализацию управления. В то время само понятие децентрализации упоминалось нечасто, превалировали «централизованные плановые начала». Однако конкретное содержание намеченных мер, полная самостоятельность предприятий неизбежно означали отказ от централизма и постепенную эволюцию системы «государственного управления народным хозяйством» в систему «государственного регулирования деятельности предприятий». Но в те годы все боялись быть заподозренными в склонности к «конвергенции», а это понятие тогда однозначно связывалось с отказом от социалистических ценностей и симпатиями к капитализму.
Будучи убежден в огромной важности функции управления, Алексей Николаевич говорил, что человечество рано или поздно придет к идеальной социальной организации, вобравшей в себя все лучшие достижения социализма и капитализма. Но этими мыслями он не мог поделиться ни с кем из своих коллег.
Начиная реформу, Косыгин считал необходимым изменить централизованную систему управления, которая изжила себя настолько, что не позволяла претворить в жизнь даже разумные решения. Только с помощью децентрализации можно было повысить компетентность управления и выявить подлинное положение с ресурсами страны.
При подготовке реформы удалось довести до людей, принимающих решения, кое-какие идеи о децентрализации управления, убедить их признать недостатки в управлении экономикой, отразить это в съездовских документах. Были приняты некоторые важные конкретные решения, намечены сдвиги в производстве товаров широкого потребления. И тут словно какая-то поистине «невидимая рука», которая и не снилась Адаму Смиту, перекрыла кислород – все попытки построить новую, современную систему были свернуты… Должно быть, верхний эшелон почуял угрозу, понял, что власть может ускользнуть из его рук, перейдя от высокопоставленных чиновников к подлинно деловым, заинтересованным людям.
Когда стало ясно, что с реформой покончено, Алексей Николаевич, глубоко переживая неудачу, все же пытался что-то сделать в сфере управления промышленностью, бытовым обслуживанием, сельским хозяйством, но в большинстве своем его усилия оказывались тщетными.
На заседаниях и совещаниях Косыгин часто заявлял о необходимости сочетать в государстве все формы собственности, различные типы организаций – крупные, средние, мелкие, вплоть до артельных и частных, выдвигал предложения по развитию товарно-денежных отношений, но в рамках постоянно совершенствуемой социалистической системы хозяйствования. Алексей Николаевич не раз повторял, что считает акционерное общество одним из самых разумных изобретений рода человеческого. Он рассказывал о своих попытках объяснить и Хрущеву, и Брежневу, и другим руководителям, какую пользу может принести развитие этой формы в наших условиях, ссылаясь на собственный опыт работы в Сибири в молодые годы. Но все было тщетно, а при Хрущеве предприятия промысловой кооперации были влиты в государственную промышленность. На плечах Косыгина лежало решение проблем работы промышленности, транспорта, других важнейших сфер экономики, и он не смог продолжить борьбу за новые формы хозяйствования, но в беседах часто с горечью говорил об абсурдности всех возражений противников его идей.
Как-то я оказался свидетелем его телефонного разговора с Брежневым. Косыгин предлагал обсудить на Политбюро важнейшие насущные вопросы, выработать не показную, а реальную стратегию дальнейшего развития, изменить подход к постановке политических и экономических задач, иначе страна окажется в тупике. Брежнев, как всегда, ответил, что нет времени и не позволяет состояние здоровья… Я видел, как расстроился Алексей Николаевич, не раз предупреждавший, что слепая вера в наше могущество и некомпетентная политика чреваты разрушительными последствиями. Огромные расходы на военные цели, поддержка «прогрессивных сил» и движений оказывались нам не по карману. Политбюро же никак не могло найти времени на обсуждение собственных проблем, занимаясь, по словам Косыгина, «всякой чепухой».
