Что же происходило на улице? В известных уже нам центрах работа кипела. До 9 часов вечера на даче Дурново происходило заседание делегатов от фабрик и заводов. Участвовали 123 делегата, в том числе делегаты из Кронштадта, считавшего, очевидно, дачу Дурново большевистским плацдармом в Петрограде. Совещание выбрало особый комитет, которому вручило «полноту власти» и предоставило все руководство рабочим движением. В саду дачи передавали, что совещание решило провести 10 июня выступление с протестом против «буржуазного Временного правительства» и против Всероссийского Совета. Другая цель демонстрации была – требовать освобождения арестованных. На митингах в саду ораторы объясняли собравшимся, что демонстрация будет вооруженная ввиду возможных мер, которые примет «буржуазное правительство».
Другой исходной точкой демонстрации был Измайловский полк, в котором в связи с конфликтом из-за дачи Дурново 9 июня был организован митинг с участием до 2000 солдат-большевиков Петроградского гарнизона. Здесь также руководители движения направили прения на предстоящее выступление. Принято было решение выступить 10 июня с вооруженной манифестацией против Временного правительства. В тот же день резолюция, принятая в Измайловском полку, подверглась обсуждению в солдатской секции Совета и встретила решительные возражения. Принятая резолюция объявила демонстрацию 10 июня «деморализаторским актом», могущим «привести куличным столкновениям и вызвать гражданскую войну». Поэтому солдатская секция постановила, что «солдаты должны быть настороже и без призыва петроградского Совета и Всероссийского съезда Советов не принимать участия ни в каких манифестациях». Запасный батальон Измайловского полка тоже высказался против вооруженного характера манифестации.
Теперь все зависело от того, как отнесутся рабочие к вызову большевиков. Объезд членами съезда рабочих кварталов столицы дал ничтожный материал для суждения об этом. В общем, после решения съезда отдать сад дачи Дурново в распоряжение рабочих острота их настроения несколько прошла. Но все же члены съезда могли составить себе из отзывов рабочих яркую картину отрицательного отношения к ним петроградского пролетариата.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Изложенные в тексте идеи о связи нашего прошлого с настоящим развиты мной подробно как в моих «Очерках по истории русской культуры», так и в изданной в Чикаго и Париже моей книге «Te Russian Crisis (La crise Russe)», написанной в 1903–1904 гг. и представляющей первую часть трилогии, вторая часть которой не написана и сливается с моей публицистической и парламентской деятельностью (1905–1916), а третья представляется здесь вниманию читателя. Моя полемика с «Вехами» напечатана в сборнике о «Русской интеллигенции», а идея о восьми поколениях подробно развита в двух лекциях, прочитанных осенью 1916 г. в университете в Христиании, и напечатана в норвежском журнале «Samtiden».
Н. С. Чхеидзе, по свидетельству Станкевича, отказался подписать это воззвание, хотя оно и было одобрено Советом. «Мы все время говорили против войны, – упрощенно аргументировал он, – как же теперь могу призывать солдат к продолжению войны, к стоянию на фронте?» («Воспоминания», с. 98). Вопреки общим усилиям всех сознательных и ответственных руководителей мутная струя проникла, таким образом, в русскую революцию с самого начала: она была внесена, очевидно, из определенного источника, о котором свидетельствует само содержание требований большевиков относительно немедленной «демократизации» армии и немедленного же «демократического» мира. Известный швейцарский социал-демократ Роберт Гримм, уличенный позднее в сношениях с германским правительством, совершенно точно формулировал большевистский лозунг в своем приглашении на третью циммервальдскую конференцию в Стокгольме, созывавшуюся им на 2 мая. Туда приглашались приехать все партии и организации, примыкающие к лозунгу: «Борьба против примирения партий, возобновление классовой борьбы, требование немедленного перемирия и заключения мира без аннексий и контрибуций на основе самоопределения народов».
Противники Ленина после первого его выступления в Совете говорили: «Человек, говорящий такие глупости, не опасен. Хорошо, что он приехал; теперь он весь на виду… Теперь он сам себя опровергает…» («Воспоминания» Станкевича, с. 110).
Брошюра подписана «членами президиума союза освобождения Украины М. Меленевским и А. Скоропись-Йолтуховским» и датирована 25 октября н. ст. 1917 г. в Стокгольме.
Хётч О. – германский специалист по истории России.
«Мой собеседник (фон Берген) спросил меня, – рассказывает Степанковский, – кто пользуется бо́льшим влиянием: Рада или же тайная организация в Полтаве… Я… ответил, что, по моему мнению, бо́льшим авторитетом пользуется Рада».
Существующего порядка вещей.
Порядка вещей, существовавшего до войны.
На неопределенный срок – до греческих календ (буквально).
Директор общества франко-русского завода в начале июня просил правительство не позже 15-го принять весь завод в свое распоряжение, слагая с себя всякую ответственность за дальнейшую оплату труда ввиду экономических требований рабочих, превышающих доходность предприятия, производительность которого к тому же упала на 50 %. Он сообщил об этом французскому послу и Совету рабочих и солдатских депутатов. 12 июня Гендерсон получил и передал Терещенко обращение фирм с «преобладающим английским капиталом» (Невская прядильная мануфактура, Невская стеариновая, Невская хлопчатобумажная, фабрики Воронина, Лютшь и Чешер, Спасская хлопчатобумажная, Калинкинский пивоваренный завод, русская нефтяная фабрика, Акционерное общество Уильям Хартлей) о «принятии контроля над предприятиями на основании существующего в Англии правительственного контроля» русским правительством, с тем чтобы последнее приняло на себя ответственность за определение прав рабочих, «разрешение вопроса о заработной плате», «обеспечило защиту от насилия над личностью и имуществом». Мотивы просьбы: «серьезное положение промышленности», «возможность, что много предприятий закроется», «остановка угрожающего разорения», «обеспечение безопасности личности и имущества». Срок контроля: «пока не наладится общее положение и, во всяком случае, до окончания войны». Вот тот документ, который в социалистической печати («Дело народа») был объявлен уроком отечественным промышленникам. Впрочем «Дело народа» тут же дало урок и английским предпринимателям. «Если они думают, – заявила газета, – что правительственный контроль в революционной России означает то же самое, что… в Англии, то они жестоко ошибаются. Государственный контроль за британскими фабриками и заводами, ограничив прибыли и хозяйские права капиталистов, вместе с тем крайне сильно урезал права рабочих, запретив им стачки, подвергая их перспективе административной ссылки за агитацию, сведя на нет действия фабричного законодательства. Этого Временное правительство, считающееся с нашей трудовой демократией, допустить не может». А в «этом» и была вся сущность английской регламентации производительности фабрик, работающих на оборону.
Временный успех.
