«Должна же быть хоть какая-то организация», - вдова возмущалась, сидя напротив нас. «Это хаос, это неразбериха!»
Она рассказывала: «Мы им сказали, что железки - слишком тяжело для ящиков, что ящики сломаются. Они наорали на нас: «Работай, работай!»»
И когда, как и ожидалось, при поднятии первый же ящик разломался на куски, там началось рычание еще большее, и были естественны мы виноватыми!»
Вдова взвилась: «Неясно мне, как эти люди смогли выигрывать войну. Все же, у них меньше разума, чем у немецкого школьника».
И так далее, она перечисляет следующие ошибочные мероприятия и твердолобость русских и не может успокоиться. Она должна была бежать 1,5 часа обратно пешком, никакой грузовик не отвез домой женщин после работы. Мозоль на пальце ноги вдовы - это последствие; она горюет об этом, сетует на наш весь жребий и на немецкое поражение. Ничто не может утешить ее, даже молоток и щипцы, пыльная тряпка и жестяная чашка - вещи, которые у вдовы были спрятаны под одеждой.
Снабженный ведром и лопатой мусора, я маршировала серой дождливой ранью к ратуше. Лило как из ведра. Я чувствовал, как моя вязаная одежда промокает насквозь. Шел дождь постоянно, то мелкий, то сильнее. Мы сгребали лопатой и наполняли ведра землей, и передавали по ручной цепочке. Нас было 100 женщин всех сортов. Одни были ленивыми и вялыми и еле двигались, если попадали под взгляд обоих немецких смотрителей. (Всегда мужчины получают сразу должности смотрителей). Другие женщины надрывались с усердием домашних хозяек.
- Все же, работа должна быть сделана«, говорил они глубоко убеждено. Вчетвером мы пододвигали полные вагонетки к котловану. Я училась обслуживать поворотный круг, до тех пор, пока дикие ливни не принудили нас к паузе.
Плотно сгрудившись, как животные, мы стояли под балконом. Мокрые вещи приклеивались к телу; женщины дрожали и дрожали. Мы использовали случай и ели наш мокрый хлеб без ничего. Женщина бормотала про Адольфа.
Со всех сторон ей советовали: «Вы, напишете еще жалобу Вашему Адольфу».
Более часа мы так стояли. Дождь трещал вокруг нас. Когда он уменьшился, наш смотритель, говорящий по-венски молодой человек с чешским именем, привел нас назад снова к вагонеткам. Вагонетка, которую я обслуживала, имела надпись «смеющаяся вагонетка». Другая вагонетка была помечена мелом как «плачущая вагонетка». Надписи были сделаны одной рукой.
Наконец, около 15 часов мы отмечались галочкой нашим жителем Вены в списке и могли идти домой. Озорно я кружила по дороге мое ведро согласно девизу: «То, что не убьет меня, сделает меня сильнее».
Дома я нашла вдову в большом беспокойстве. Как она призналась, она ощущала в течение последних дней «зуд и жжение» и пошла по словарю. Реплики "Триппер" и "Сифилис". Хотя она как жена аптекаря имеет очень хорошие знания о болезнях, все же, необходимого опыта у нее нет.
«У меня тут узелок», - утверждает она жестко и твердо. В словаре эти узелки обозначаются как характерные для начинающегося сифилиса; через 3 - 4 недели после заражения они должны появляются. Вдова считывает, что ее наградил триппером этот безбородый малыш, это было ровно 4 недели назад.
«Что? Ваня? Этот ребенок?» - Я не верю: «Ерунда».
«Почему нет. Кроме того, я не знаю, был ли это действительно Ваня. Откуда знать? И потом еще этот поляк!»
Вдова всхлипывает жалко. Что я мне делать? На мое предложение спросить господина Паули, отвечала дикой обороной. Ничего больше не остается, как ждать завтрашний день и посетить как можно быстрее то место, про которое мне рассказали, в больнице для изнасилованных женщин. Я вспоминаю, как уши у меня чесались, когда мы проходили человеческое ухо по школьной программе с демонстрацией на анатомической модели. Вероятно, симптомы наступили у вдовы также только тогда, когда она прочитала описание в словаре. Так что ждем до завтра. Вероятно, я мне тоже стоит сходить и обследоваться.
У меня один день задержка.
Четверг, 24 мая 1945 года.
Будильник прозвонил к лопате. На этот раз я надела синие спортивные штаны и повязалась кухонным фартуком. Снова облачно. Моросило, когда мы приступали. Мы прилежно гребли лопатой. На этот раз даже 2 мужчины копали, то когда на них бросали взгляд смотрители, иначе нет. Внезапно около 10 часов крик, голос русского: «Женщины, сюда! Женщины, сюда!» Призыв, который слишком нам знаком. Мгновенно женщин смело. Они спрятались за дверями, вагонетками, горами мусора, сделались сидя на корточках совсем маленькими. Все-все, в том числе и я, задавались вопросом. «Неужели? Здесь, прямо на открытой улице? Как можно!»
Он шагал теперь к нам с какими-то намерениями. Он оказался командиром, собрал наших женщин и согнал нас в кучу. Мы пошли за ним внутрь, стоим перед ним. Он бегает вокруг нас как собака вокруг овечьего стада; лейтенант с автоматом наизготовку. Сквозь садово-огородные участки мы бежали рысью и спрятались, наконец, на территории фабрики станков.
Далекие залы сотнями были слышны вдали. Немца «взяли!!» кто-то сказал у стены. Как раз немецкие мужчины грузили части кузнечного пресса под присмотром русских кранами на вагоны. Всюду были мужчин, которые развинчивали кое-что, выключали, смазывали, уволакивали. Снаружи на заводских путях стояла машина с грузом для товарных вагонов, некоторые нагруженные уже доверху деталями.
Что нам женщинам тут делать? Мы стояли в зале, не знали, куда идти. Мы не могли выйти; все ворота были под охраной солдат.
Наконец, команда для нас собраться всем в большом сборочном цехе, там нужно латунь или что-то в этом роде, «светлый металл», носить в ящиках к одному из вагонов.
С какой-либо случайной спутницей, которая вовсе не отвечала мне и молчала на все мои попытки заговорить, я таскала ящики, хватал и тут и там слитки латуни - как сорока. Я открывала железные шкафы рабочих, находила инструменты, носовые платки, аккуратно сложенными - совсем, как если бы кто-то прекратил только вчера работу. Мы бросали нашу добычу для сорок просто на землю вагона. Внутри 2 женщины занялись гимнастикой и сортировали металлические детали согласно размеру.
Около полудня мы были откомандированы в зал, что-то вроде склада. На высоких бортах громоздились металлические слитки самого различного вида, винтовой резьбы и болтов и гаек, разной величины Фаустпатронов. Бесконечно мы подавали по ручной цепи. Женщина в конце складывала согласно приказу все в ящики.
Я подумал о вчерашнем опыте вдовы и ждала с некоторым напряжением мгновение, когда ящики при транспортировке сломаются. Тем не менее, до сих пор до этого не доходило. Уже когда первый ящик должен был подниматься, оказалось, что он был слишком тяжел. Наш надсмотрщик, косящий унтер-офицер с грудной клеткой как шкаф, даже не смог сдвинуть ящик с места. Тележек не нашли. Итак, косящий выдал после суровых проклятий команду передавать все из ящиков руками по цепи до вагона. Таким образом, минимум работы с максимумом издержек был освоен.
