…Вот так вот. Действительно, были засекречены. Правда, отец иногда выступал перед коллективами, но всегда в сопровождении «искусствоведа» в штатском, а то и двух, которые иногда давали советы, что и как говорить, а иногда и прерывали на полуслове. Серьезное замечание получил батя после своего общения с коллективом ЗИЛа. Сначала его провели по цехам, где сидели группы курильщиков и отдыхали в неположенное время, а потом он рассказал трудящимся свою липовую биографию, сходную с фильмом «Мертвый сезон». А в заключение сказал:
— Я был бизнесменом и знаю, как работают на Западе. А вот у вас столько курильщиков и бездельников увидел, что удивляюсь. Почему не разогнали половину их к чертовой матери!
Рабочим шутка понравилась. Они даже аплодировать начали. А товарищи забеспокоились:
— Нельзя так, Конон Трофимович! У нас здесь не Запад, а Советский Союз и нет эксплуатации человека человеком…
Самым радостным событием был приезд связников отца Крогеров осенью 1969 года. Их обменяли на агента британских спецслужб Джеральда Брука, завалившегося в Москве. Радости отца не было границ. Он очень переживал за них. И очень любил. И очень надоедал кагэбэшному начальству просьбой вызволить из беды…
Детей у Морриса с Леонтиной не было, несложно догадаться почему. Остались ли в Штатах родственники у Морриса, он не знает. Возможно. Хотя Коэн вышел из семьи эмигрантов, американцы признают его своим: раскопали, что в колледже он был отличным игроком в американский футбол и даже получал спортивную стипендию. Моррис подтвердил, что играл: «Может, поэтому у меня до сих пор так болит и ноет по ночам разбитая в Миссисипи коленка?»
Люди, знающие чету Коэнов достаточно близко по московскому периоду их жизни, рассказывают, что у стариков-разведчиков была идеальная совместимость. Верховодила, правда, Лона, однако решения принимал как в США, так и в Англии молчаливый Моррис. Лона щебетала по-русски, он же погружался в книги на английском. Теперь сам признался мне, что больше года не читает — отказали глаза.
Известно, что приговор был, по крайней мере внешне, воспринят ими с профессионально сыгранным спокойствием. Крогеры сохраняли его все девять лет мотаний по британским исправительным заведениям.
— Одна тюрьма была омерзительнее другой, — рассказывал дядя Моррис. — Меня переводили из камеры в камеру, перевозили с места на место. Боялись, убегу. Или разложу своими идеями заключенных. Сидел с уголовниками, и люди, с которыми я отказывался сотрудничать, надеялись, что сокамерники сломают «русского шпиона». А я находил с ними общий язык. Видите в уголке на стуле здоровенного медведя? Мне подарил его в тюрьме в день рождения знаменитый налетчик, совершивший «ограбление века». Меня с тем парнем действительно считали особо опасными. И Блейка — тоже (Джордж Блейк — сотрудник британской Сикрет Интеллидженс Сервис, долгие годы передававший ее секреты советской разведке. — Авт.). Нас с Джорджем судили в том же 1961-м, и вдруг мы каким-то чудом или по недосмотру оказались вместе в лондонской тюрьме «Скрабе». Вот кто стал другом до конца жизни. Мы говорили обо всем на свете и находили общий язык, словно сиамские близнецы. Мои 20 лет казались шуткой по сравнению с его приговором в 41 года. И Джордж сбежал. Ничего другого не оставалось. А вот встретились здесь, в Москве. И дружим…
Интересно, не правда ли? Чем дальше в лес, тем больше дров. Может, еще что-нибудь раскопают о Коэнах-Крогерах. Да, их не очень дружелюбно встретили в Москве официальные товарищи. Долго искали им квартиру и нашли что-то весьма и весьма скромное. А потом Крогеров, как мне рассказывали, принял Юрий Владимирович Андропов, поинтересовался здоровьем, затем спросил:
— Ну как, выбрали квартиру?
— Квартиру? — Леонтина рассмеялась. — Какая квартира? Нам ваши товарищи предложили какие-то клетушки. Хуже, чем камеры в британской тюрьме. Разве только решеток нет на окнах.
Юрий Владимирович побагровел, но сдержался и очень медленно произнес, глядя на своих товарищей:
— У нас что, квартир уже нет?
И сразу все стало на свои места. Квартира тут же нашлась. Шикарная квартира на Бронной, в новом доме, где получили квартиры разные знаменитости, в том числе и Юрий Владимирович Никулин, величайший комик, которого любили все без исключения генеральные секретари и председатели КГБ… Крогеры переехали, устроили новоселье. И, немного забегая вперед, я хочу закончить повествование о них. Когда умер отец, дядя Моррис и тетя Лона захотели поселить меня в своей квартире, ибо очень любили сына своего покойного шефа. И вот тут-то встало на дыбы кагэбэшное начальство. То ли испугались за квартиру, которая достанется невесть кому, то ли еще из-за чего. Много лет спустя один из коллег отца, ныне покойный, объяснил сие событие тем, что, мол, Коэны-Крогеры стали обучать наших будущих разведчиков-нелегалов. Ну и сами понимаете — строжайшая конспирация, да и будущий приемный сын, мол, того… дитя завалившегося нелегала. Да, Крогеров тогда будто бы подменили. Они перестали появляться у нас и не звали к себе. А при случайных встречах отводили глаза в сторону, как бы не узнавали меня. Однажды, когда и дядя Моррис и тетя Лона уже были смертельно больны, их поехала проведать моя жена Таня, в которой они души раньше не чаяли. Она быстро вернулась домой, вся заплаканная.
— Ты знаешь, Трофим, — сказала она, всхлипывая, — они даже не предложили мне сесть, будто увидели впервые.
Ну да ладно, Бог им судья…
…10 октября 1970 года. Мне уже двенадцать с половиной лет. Помню, была суббота, и мы всей семьей вместе с друзьями отца дядей Володей и тетей Милой Романенко (дядя Володя был полковником и работал в одном засекреченном институте по проблемам космоса) решили поехать за грибами. Кто-то сказал папе, что самые грибные места находятся под городом Медынью, что в двухстах километрах от Москвы. Далековато, в общем. Поэтому нас с сестрой после недолгих дискуссий решили не брать. Наверное, еще и потому, чтобы в машине было посвободнее. Мне, честно говоря, тоже почему-то не захотелось ехать. Скучное занятие собирать грибы… ·
Отец завел свою «Волгу», посадил мать рядом, и они поехали за Романенками. Выехали из Москвы за полдень, чтобы переночевать в палатке, а утром пойти по грибы. Как потом рассказывала мама, все шло по плану. На место приехали вечером. Поставили палатку, развели костер, уселись на раскладных стульчиках. Открыли бутылку водки, чтобы выпить по стопке и поужинать. И вдруг отец упал на траву… Началась сильная рвота, и он уже не мог шевельнуть ни рукой ни ногой. Мама наклонилась над ним. У него были ясные глаза, он чего-то все хотел сказать, но парализовало речь. Дядя Володя положил отца на заднее сиденье рядом с мамой. Сам сел за руль, тетя Мила рядом. Выехали на трассу, у первого встречного спросили, где ближайшая больница. Оказалось, что только в Медыни, ближе нет. Приехали, наконец, в больницу. Отец был без сознания. Заспанный дежурный врач бегал вокруг, не зная, что делать. Решили позвонить в Москву. Мама помнила лишь телефон Рудольфа Абеля. Дозвонились до него. Он очень расстроился, но сказал, что сообщит о случившемся товарищам, чтобы срочно выслали машину с помощью. Было уже за полночь. Врач сказал, что отец мертв… Служебная «Волга» приехала только с оперативным шофером. Ни врача, ни сестры… Маму с тетей Милой посадили в эту машину, а дядя Володя, положив тело отца на заднее сиденье, поехал следом. Привезли мертвого отца в госпиталь на Пехотную. Сделали вскрытие, сказали, что обширный инсульт. Случается, мол, и с разведчиками совершенно непредвиденное….
