— Я отдаю простыни бедным солдатам, а вы держите язык за зубами, не то этих солдат ждет каторга. И приносите мне грубые простыни, которые покрепче.
Из этих простыней Бенвенуто стал делать полосы, «шириной в треть локтя», полосы он прятал в матрас. Солому из матраса он предусмотрительно сжег, в камере его был камин.
А тучи над арестантом сгущались. Кардиналы велели закрыть его мастерскую, подмастерья сидели без работы. Нет работы, нет денег. Дальше новая напасть. В замок явился Асканио, на этот раз с просьбой, вполне невинной. Он просил Бенвенуто отдать ему голубой кафтан, в котором тот ходил в процессии помилования. Юноше просто хотелось покрасоваться перед девицами, а Бенвенуто смертельно обиделся. Он в тюрьме сидит, а Асканио вместо сочувствия посягает на его гардероб. Они поссорились, Асканио расплакался. Эту ссору нечаянно подслушал кастелян.
На выходе из замка Асканио повздорил с двумя проходящими мимо ювелирами. Эти двое посмели смеяться над заключенным Бенвенуто — шуточки, хаханьки! Один, «наибольший враг» Бенвенуто, особенно усердствовал. Защищая хозяина и себя от оскорблений, носивших явно скабрезный характер, взвинченный до предела Асканио ударил его «своей сабелькой, которую иной раз тайно носил при себе». Ударил он обидчика по голове, тот пытался защитить голову рукой, и эта «сабелька» отрубила ему три пальца на правой руке. Для ювелира это было равносильно смерти. Поднялся ужасный скандал, обо всем донесли папе. Тот пришел в ярость, обвиняя во всем Бенвенуто. В гневе он сказал:
«— Так как король хочет, чтобы его судили, ступайте к нему и дайте три дня сроку, чтобы защитить свою правоту».
Бенвенуто повели к судьям. Бог знает, чем бы все это кончилось, но тут вмешался кастелян, он защитил своего арестанта, доказав, что тот здесь совсем ни при чем. Асканио успел сбежать из Рима к отцу в провинцию. Удивительны все-таки нравы того времени!
Кастелян был действительно добрым человеком и всей душой сочувствовал своему арестанту, беда только, что он был сумасшедшим. Бенвенуто пишет об этом очень деликатно: мол, каждый год у кастеляна случались «недуги», а потом все проходило. Эти недуги совершенно лишали его рассудка. Он без остановки говорил, принимая себя черт знает за кого: то он был кувшин с маслом, то почитал себя умершим и велел немедленно себя похоронить. На этот раз кастелян обнаружил вдруг, что он не только человек, но и нетопырь, а потому должен летать. У этого «достойного человека» были врач и прорва слуг. Установка врача была не злить больного, не огорчать его, а исполнять каждое его желание, и болезнь постепенно уйдет.
А пока кастелян желал говорить. Лучшего собеседника, чем Бенвенуто, в замке не было, поэтому слуги приводили его к больному каждый день, беседы эти длились четыре и больше часов. Это было утомительно, правда, присутствовали хорошее вино и щедрая еда. Бенвенуто ел, пил и злился. Наверное, его раздражали эти трапезы с безумцем, ведь нельзя было встать и уйти, не исключено, что его забавляла эта пустая болтовня, которой он вторил. Разговор все время вертелся вокруг главной темы — хотел ли когда-нибудь Бенвенуто летать и может ли это вообще быть? Из озорства или из желания угодить, а скорее всего, от привычки к бахвальству Бенвенуто наговорил вздора, который ему потом дорого обошелся. Да, его природа такова, что он всегда брался за трудные дела, которые иные люди считают невыполнимыми. А что касается летания…
«— А что касается летания, то так как бог природы даровал мне тело весьма способное и расположенное бегать и скакать много больше обычного, то при некотором хитроумии, применив его с помощью рук, я возьмусь полетать, наверное».
— А как это сделать? Умоляю тебя, объясни. Каких способов ты стал бы держаться, чтобы полететь?
«— В рассуждении животных, — ответил Бенвенуто с достоинством, — которые летают, если желать им подражать искусством в том, что они имеют от природы, то нет ни одного, которому можно было бы подражать, кроме нетопыря».
Роковое слово было произнесено. Бедный кастелян был потрясен. Бенвенуто увидел, «что светы очей у него испуганные, потому что один смотрел в одну сторону, а другой в другую».
— А если бы тебе, Бенвенуто, создать удобства, ты бы полетел?
Надо было продолжать начатую игру:
— Конечно, господин Джорджио, но только в том случае, если вы пообещаете выпустить меня на свободу. Я сделал бы пару крыльев из провощенного льна…
— Я бы тоже полетел, — перебил Бенвенуто кастелян, — но так как папа велел хранить тебя как зеницу ока, а велю запереть тебя, чтобы ты не сбежал, на сто ключей.
Бенвенуто понял, что переборщил. Напрасно он уверял кастеляна, что все это шутка, он не может летать, кроме того, он мог и раньше бежать из замка, но не убежал, потому что дал честное слово. Но все было напрасно. Господин Джорджио его попросту не слышал, он давал сбивчивые распоряжения: связать, отвести в такую-то камеру… На пороге Бенвенуто сказал:
«— Заприте меня хорошенько и стерегите меня хорошенько, потому что я сбегу во что бы то ни стало».
Из тюрем бежали многие талантливые люди, но никто так подробно и красочно не описывал весь ужас своего побега. Постараюсь описать его по возможности подробно, право, он того заслуживает.
Итак, Бенвенуто понял, что рассчитывать может только на себя. Очутившись в камере, он детально продумал весь путь из замка, который ему предстояло пройти. Высота замка была огромной, для спуска можно использовать уже заготовленные полосы из простыней, правда, для подстраховки надо было пустить в дело и новые простыни. Их он тоже нарезал на полосы и «отлично сшил». Я думаю, вряд ли он их сшивал, скорее всего, просто связывал в узлы, но кто там знает, как было на самом деле.
Первой стояла задача, как выбраться из камеры. В замковой страже состоял некий савойец, он любил столярничать и имел кучу полезного инструмента. У него-то Бенвенуто и «раздобыл» толстые и большие клещи, может быть, купил, у Бенвенуто было с собой достаточное количество денег, а скорее всего, украл, дабы не возбуждать подозрения и лишних разговоров.
Выйти из камеры можно было только через дверь, закрытую на несколько засовов. Вначале Бенвенуто «пытал гвозди», на которых держались петли. Дверь была двойная, добраться до гвоздей было трудно, но в конце концов он вытащил первый гвоздь. Для того чтобы не было видно дырки, он приготовил «оскоблины железа с воском» и сделал вполне правдоподобную головку гвоздя. Дальше дело пошло быстрее, он вытаскивал гвозди и залеплял отверстия имитированными шляпками. Теперь двери держались только на двух подрезанных гвоздях — верхнем и нижнем.
