Не более десяти минут прошло с момента приводнения, а летчик уже начал терять сознание. В последний момент он услышал едва различимый шум мотора... и все померкло...
Очнувшись, Журин долго не мог ничего понять: гул, тряска... В помещении темно и пусто. В углу шевельнулся какой-то комок, и тут же послышался голос:
- Жив, командир?
По голосу летчик узнал своего стрелка-радиста.
- Где мы, Сергей? - шепотом спросил он.
- На каком-то корабле. Немцы подняли нас с воды, - отозвался Шишков.
"Немцы подняли... Значит - плен... - подумал Журин. - Значит - все... Замучают фашисты..."
Слабость во всем теле, пережитый кошмар, чувство неизвестности угнетали Журина. Страшное слово "плен" тяжелым камнем легло на сердце.
- А как штурман? - спросил Шишков.
- Алексей Исаков убит в самолете, - тихо ответил Журин.
Воздушный стрелок-радист вспомнил свой аэродром, улыбающегося перед вылетом Исакова, его шутки, задорный смех. Всего несколько минут назад в воздушном бою он действовал решительно и смело, сбил одного "фокке-вульфа". И вот Исакова нет в живых. Не было бы и его, Шишкова, если бы...
- Командир, когда ко мне подошел немецкий корабль, я хотел застрелиться, - сказал он. - Стал взводить затвор пистолета и... Сил не хватило. Руки окоченели.
Шишков помолчал. Иллюминаторы на корабле, были задраены, в помещении темно. Шишков не видел лица Журина и не знал, слушает он его или думает о другом.
- Я наблюдал за твоим прыжком, командир. Думал все... разобьешься. Над самой водой раскрылся парашют.
О чем дальше говорил Сергей, Журин не слышал - он снова потерял сознание. Сколько прошло времени, неизвестно. Летчик пришел в себя уже в лазарете. Теперь он знал, что попал в лапы фашистам. Шишкова с ним не было. Но что это? Ему оказывают помощь русские санитары. Они промыли раны, забинтовали лицо и руки.
- Может быть, я у своих? - с надеждой подумал Журин. Но сомнения рассеялись, когда в комнату вошел офицер и что-то громко сказал санитарам на немецком языке.
Журина втащили в автомашину, привезли на аэродром и посадили в самолет. Летели недолго. Потом снова ехали на машине. К вечеру советский летчик оказался в Саласпилсе, в лагере для военнопленных. Там вновь прибывших повели в баню. Журин едва мог держаться на ногах. У входа с него сняли бинты и грубо, вместе с обожженной кожей лица и рук сорвали повязки. Из ран хлынула кровь. Летчик снова потерял сознание.
Ночь прошла в бреду и кошмарах. Утром ему вновь забинтовали раны и бросили в барак, набитый военнопленными. Обессиленный и беспомощный лежал Журин, на холодном полу барака...
Как же дальше сложилась судьба летчика? Из Саласпилса Журина вместе с небольшой группой военнопленных перевезли в Польшу и поместили в лодзинский лагерь, где содержались в основном пленные советские летчики.
Медленно тянулись дни. Постепенно к Журину возвращались силы. Пришел день, когда он поднялся и самостоятельно сделал несколько шагов.
И вот однажды Журин увидел то, во что не сразу мог поверить: перед ним стоял его стрелок-радист. Сергей Шишков подошел поближе и стал в упор рассматривать своего бывшего командира. Сначала он не узнал его: так сильно изменили лицо Журина следы ожогов.
- Толя, это ты? - тихо спросил Сергей, оглядываясь по сторонам. Они осторожно, чтоб никто не видел, пожали друг другу руки. Вместе стало легче переносить лагерные тяготы, хотя видеться им приходилось очень редко. Они и работали в разных местах.
В конце 1944 года друзья совсем расстались. Сначала Журина перевели в международный авиационный лагерь Мюленберг, затем в Хемниц. Пленных избивали за малейшую провинность. Били прикладами и кололи штыками. Рядовым охранникам службы СС официально разрешалось при усмирении заключенных наносить им уколы штыком. За попытку к побегу или сопротивление военнопленных немедленно расстреливали перед строем.
Но как ни бесновались фашистские палачи, приближался час расплаты. С востока все сильнее доносилась канонада сражения. Советские войска завершали разгром гитлеровской армии и несли освобождение народам Европы.
Надвигались перемены и в Хемнице. 2 мая 1945 года служители лагеря объявили траур по случаю смерти Гитлера. Как потом Журин узнал, в этот день было решено начать восстание. Во время прогулки среди заключенных внезапно раздался резкий свист - это был сигнал к восстанию. Военнопленные тут же скрутили охранников, захватили пулеметы и автоматы. Администрации лагеря и некоторым офицерам СС удалось скрыться. Но многие были схвачены. Наиболее жестоких в обращении с заключенными фашистов тут же расстреляли, а остальных отпустили.
В городе также произошли столкновения восставших рабочих с отрядами фашистов. Вскоре Хемниц оказался полностью в руках восставших. Бывшие узники лагеря стали свободными. Среди них находился и Анатолий Журин.
"Теперь надо пробираться на Родину", - решил советский летчик. Такого же мнения придерживались еще около восьмидесяти человек. Бывшие узники - кто пешком, а кто на повозках и велосипедах, приобретенных у местных жителей, двинулись на восток. Через трое суток, находясь уже на польской земле, они встретили колонну советских автомашин. Наши воины по-братски отнеслись к бывшим военнопленным, накормили их, приютили на ночлег. На следующий день были составлены списки освобожденных из концлагеря. После небольшой проверки им выдали документы, необходимые для возвращения на Родину. А вскоре Анатолий Журин снова оказался в родном авиационном полку. Правда, теперь уже авиаторы охраняли мирное советское небо.
Воздушный стрелок-радист Сергей Тихонович Шишков после войны тоже вернулся на Родину.
Вечные крылья
Жили мы неподалеку от аэродрома. Деревянные домики поселка, вытянувшись вдоль берега, подступали к самому заливу. Днем из наших окон были видны зеленовато-серые волны, чередой набегающие на песчаную отмель, ночью слышался мерный однообразный шум прибоя.
Аэродром располагался на небольшой равнине, окаймленной густым сосновым бором. Самолеты укрывались в рейфугах, затянутых маскировочными сетями. Здесь же находились эскадрильская землянка и домик оружейников.
Шум авиационных моторов не прекращался весь день. Одни группы Пе-2 уходили на задание, другие возвращались. Изредка вылетали одиночные самолеты - воздушные разведчики.
С нескрываемой завистью провожал я в воздух друзей. Мне летать пока не разрешали. После длительного, вызванного болезнью перерыва в летной работе требовалась проверка техники пилотирования. А комэск был все время очень занят. Однажды, улучив свободную минуту, я снова попросил гвардии капитана К. С. Усенко слетать со мной.
