«Мои дети», так я называла своих студентов, приходили ко мне в общежитие поговорить, попить чаю и послушать новую музыку, которую они приносили с собой. Это были записи новых рок-групп, в Вологде пока мало известных, таких как «Лэд Зэпелин» и «Дип Пепл». Два последних года моей жизни в Ленинграде мы почти не встречались, обе стороны были заняты учебой. Тем более мне было приятно, когда мои верные друзья пришли на защиту моей диссертации в 1976 году.
После колхоза я отправилась устраиваться в одно из аспирантских общежитий, на Первой линии Васильевского острова. Это был старый трехэтажный доходный дом длиною почти в квартал. Комната, в которой мне предстояло жить, находилась на втором этаже и окнами выходила на трамвайную линию, в конце поворачивающую на Тучков мост. Трамваи начинали ходить в пять часов утра, и заканчивали работу в два часа ночи. С перерывом всего в три часа они с завидной регулярностью, каждые пятнадцать-двадцать минут, с воем и грохотом пролетали мимо наших окон. Сначала это было похоже на изощренную пытку, тем более что в первые месяцы мы много занимались «дома». Но оказалось, что фраза «человек ко всему привыкает» — не пустой звук. Мы привыкли к шуму и грохоту, приноровились следить за временем по движению трамваев. А когда на втором году обучения переехали в тихий дворик института по адресу Мойка, 48, то первое время нам этого шума даже не доставало. Однако трамваем «удобства» этого общежития не заканчивались. Огромная комната, в которую меня прописали, была рассчитана на восемь человек, а жило нас там двенадцать девушек. Я даже не помню тех, кто располагался у противоположной стенки.
Как-то так получилось, что я пришла в общежитие днем, раньше всех. Набегавшись предварительно по инстанциям, за разными справками и разрешениями, я так устала, что без сил рухнула на стул рядом с большим столом у дверей и сидела так некоторое время в полной прострации, потихоньку осматриваясь и пытаясь сосчитать голые койки, рядами стоявшие вдоль комнаты. В какой-то момент открылась дверь и в нее вошла девушка среднего роста, крепкого телосложения, без каких-либо следов косметики на лице, с волосами, заплетенными в косу, и в очень короткой юбке. В руке у нее был небольшой чемодан. Она молча и не очень приветливо принялась рассматривать меня. С первого взгляда мы друг другу не понравились. Вдруг в лице девушки что-то переменилось, она улыбнулась и сказала: «Я варенье домашнее привезла, давайте чай пить». Так, в мою жизнь с порога шагнула Тамара Казакова из Нижнего Тагила, не подозревая, как много она будет значить для меня и как тесно переплетутся наши жизни, став более значительными и интересными.
Я всегда удивлялась тому, что самые важные встречи в жизни людей происходят обыденно, как-то неинтересно, что ли. С простой, вежливой фразы началась наша настоящая, большая дружба, которая продолжается до сих пор, хотя по большей части мы жили и живем в разных городах и довольно далеко друг от друга. Но это ничего не меняет, мы остаемся близкими людьми. В аспирантские годы мы были неразлучны, переезжая из общежития в общежитие, из комнаты в комнату, но всегда оставаясь вместе. Мы делили один стол, вместе ходили на лекции и семинары, вместе увлекались переводом художественной литературы, (правда, Тамара переводом поэзии, а я прозы), вместе ходили в библиотеки, книжные магазины, в театры, музеи и в филармонию. У нас были общие друзья и подруги, и наши научные руководительницы работали на одной кафедре. В этот первый день нашего знакомства, еще не подозревая о том, как сложатся наши отношения, мы сделали выбор в пользу друг друга и заняли две койки в углу у круглой старой печки, покрашенной в тон стенам зеленой масляной краской и имевшей чисто декоративное назначение. К вечеру в комнате собрались почти все новые постоялицы. Ближе к нам с Тамарой устроились русистка Таня из Иванова и преподаватель педагогики из Вильнюса, литовка Люда Каукенайте. Уму непостижимо, как мы умудрялись уживаться в одной комнате. Мы разнились возрастом, научными направлениями, интересами, отношением к людям и к жизни вообще, одеждой, пристрастиями, наконец, национальностью. Среди нас были русские, одна российская немка, литовка, латышка и татарка. Мы вставали по утрам в разное время, собирались и уходили на занятия и в библиотеки, возвращались и ложились спать тоже в разное время. Однако как интеллигентные люди мы пытались хотя бы не мешать друг другу и старались подружиться. Мы готовили на кухне национальные блюда, угощали ближайших соседей по койкам, учились друг у друга готовить и жить. Мы с Тамарой всегда приглашали ближайших соседок попить с нами чаю с чем Бог послал. Благодарная Люда Каукенайте, статью похожая на литовскую крестьянку, специально для нас приготовила однажды картофельные цепеллины с салом. Это было ее любимое национальное блюдо, настолько специфическое, что я его ела с трудом. Но нельзя было обидеть Люду, потому что она совершала в тот момент акт небывалой щедрости, указывающий на ее доброе отношение к нам. Люда мечтала по возвращении из Ленинграда купить себе квартиру, поэтому экономила на всем, включая еду. Уехав в аспирантуру, она сдала свою комнату в Вильнюсе в аренду, а плата шла на счет в банке. Даже от стипендии она умудрялась откладывать деньги на будущую квартиру, питаясь в основном хлебом и кефиром. Это был настоящий подвиг во имя будущего, на который я, например, не была способна.
Таня из Иванова учила нас пить сладкий чай с разведенным в нем сливочным маслом. Я так и не смогла заставить себя попробовать этот кулинарный изыск. Одна девушка научила меня готовить мясо в сметанном соусе, этот рецепт до сих пор у меня на вооружении. Однако мясо мы тогда ели редко и любимым нашим блюдом были макароны с литовским сухим зеленым сыром, а вместо супа — бульон из отечественных бульонных кубиков. С виду они были довольно не аппетитными, коричневого цвета и липкой консистенции, поскольку их изготавливали из вываренных на мясокомбинате костей. Зато в них не было никаких химических добавок.
Объединяло нас всех одно — желание стать учеными, написать кандидатские диссертации и защититься.
Сначала мы все вставали рано по утрам и бежали в институт, а после обеда в библиотеки. Мы с Тамарой чаще всего ходили в БАН (библиотеку Академии наук, находившуюся на Васильевском острове недалеко от университета) и в Публичную библиотеку на Невском проспекте. В дальнейшем, мы стали посещать и университетскую библиотеку. Постепенно, однако, утренний сон становился все дольше, сказывалась ленинградская погода: дожди, общая постоянная сырость, низкое атмосферное давление и, с наступлением поздней осени и зимы, все более долгие ночи, во время которых над городом висел черно-красный смог, как фон в театральной преисподней. Кроме того, мы сильно уставали, потому что упорно и много занимались, готовясь сдавать весной экзамены по древним языкам (готскому, древнеанглийскому, среднеанглийскому). Особую трудность представлял собой готский язык, поскольку, как и латынь, является языком мертвым, то есть на нем говорили отдельные племена на территории современной Европы лишь с первого по седьмой век новой эры, затем он вышел из употребления, став при этом прародителем всех древних германских языков, включая древнеанглийский. Мы готовились также к экзаменам по истории языкознания, по языкознанию, стилистике, современному английскому языку и, как всегда, по истории партии.
