— В будущем году научусь, непременно научусь, — повторяет она, как заклинание, и не забывает добавить: — Только бы папа не помешал Папа всегда стоит мне поперек дороги.
«Горе-злосчастье». Участники — слева направо: генерал — Миша Пименов (биолог), солдат — Лева Шепелев (художник), царь Демьян — Валерий Елкин, режиссер — Галя Фрих-Хар, заморский королевич — Галя Кулаковская, царевна Анфиса — Алена Вальтер, казначей — Саша Миримов-Лентулов (архитектор); на переднем плане: Горе-злосчастье — Егор Вальтер.
5 сентября 52.
У Саши 37,8.
— Мама, при коммунизме никаких справок не будет — всем будут верить на слово. Ведь при коммунизме никто врать не станет, вер но?
— Да, наверное.
— А ты почему так думаешь?
— Ты ведь сама говоришь, что коммунизм будет только тогда, когда все люди станут очень хорошие. А хорошие люди не врут.
— Врут только плохие?
— Да.
— Ой, значит я плохая?
— А ты разве врешь?
— Случается. Когда, например, ты спрашиваешь меня, чищу ли я зубы. Потом знаешь, мама, какое меня сомнение берет? Ты говоришь, что Галя очень правдивая. А я думаю — не такая уж она правдивая.
— Почему ты так думаешь?
— А потому что она часто мне говорит: «Ты врешь!» И как раз тогда, когда я говорю правду.
* * *
Саша:
— Когда я буду учить детей, я никогда не буду на них кричать.
* * *
— Тетя Нора — вот это женщина: не пудрится, не красится…
* * *
— Папа, знаешь, какое твое самое любимое выражение?
— Какое же?
— «Ну что ты там так глупо хихикаешь?»
* * *
Я:
— Этой зимой Саше непременно надо купить коньки.
Шура:
— Безусловно.
Саша:
— Папа, ты остришь или говоришь серьезно?
6 сентября 52.
Саша:
— У папы есть еще одно любимое выражение: «Поговори, поговори у меня!». И еще у папы любимое выражение: «Пороть! пороть! пороть!»
7 сентября 52.
Саша:
— Папа, ты умный?
Шура:
— А как же!
Саша:
— Тогда быстро-быстро скажи мне какое-нибудь животное на «а», только не антилопу.
Шура:
— Орангутанг.
Саша:
— Ну, что ты, папа! Как будто я не знаю, что «оранг» начинается с «о»!
Шура:
— Аллигатор!
Саша:
— Ух ты!!!
* * *
Саша:
— Мам, как жалко, что я не была большой во время войны.
— А что бы ты тогда делала?
— У-у-у!
* * *
Саша читает рукопись, присланную мне на рецензию.
— Не нравится, — говорит она.
— Почему?
— А тебе разве нравится?
— Тоже нет. Но я пока не могу объяснить, почему.
— А я могу, — говорит Саша. — Тут много возвышенных слов, которых ты не любишь. И есть еще другие слова — не возвышенные, но противные: «первоклашки», «непроливашки», «малышки».
Когда я была маленькая, мне все рукописи нравились. А теперь не все. Ты мне раз объяснила про одну рукопись, почему она плохая, и я поняла. Когда я была маленькая, мне очень нравилась книга «Уходим завтра в море». Я три раза ее читала и каждый раз она мне нравилась. А теперь прочитала и вижу: плохая книга и писатель нетактичный.
— ?
— Ну как же. Один отец говорит товарищам своего сына: «Очень хорошо, что вы приняли его в свою дружную семью. А то его мамаша очень его избаловала». Разве можно так про мать говорить?
8 сентября 52.
Саша:
— Мама, знаешь в чем ошибка Луизы Олькот?[42] В том, что ни одна из дочерей не похожа ни на мать, ни на отца.
— Характером?
— Нет, лицом. По картинкам вижу: ни одна не похожа.
* * *
Саша:
— Мама, на твою долю выпало большое счастье быть любимой добрым и честным человеком. Посмотри, что пишет насчет этого Луиза Олькот: «Большое счастье быть любимой добрым и честным человеком, и я желала бы этого счастья моим дочерям. Вот каковы мои планы. Но я вовсе не желаю, чтоб мои дочери вышли непременно за богатых людей. Что за семейная жизнь, когда при деньгах нет привязанности между мужем и женой? Деньги хорошая вещь, но только тогда, когда ими разумно и честно распоряжаются, и богатство вовсе не стоит в жизни на первом плане», — до чего верно, правда, мама? Очень хорошая писательница Луиза Олькот.
9 сентября 52.
Саша:
— Мама, Сергей Васильевич так и сказал тете Зое: «Позвольте мне надеяться»? Ах, как хорошо: «Позвольте мне надеяться…» Как в книге… «По-зволь-те мне на-де-ять-ся…»
* * *
Ожидая к обеду Акимова[43], мы заняли столовый сервиз у соседей, потому что наши тарелки выглядят просто постыдно. (Все в трещинах и щербинах). Саша вернулась из школы, окинула стол внимательным оком, вызвала меня в соседнюю комнату и сказала шепотом: «Не беспокойся, я понимаю, что спрашивать, откуда эти тарелки, — нельзя».
3 октября 52.
Саша, видно, решила брать свою самостоятельность с бою. Вчера Аграфена Филатьевна пошла за ней в школу. Приходит — Саши нет. Ищет, мечется — никаких следов.
Оказывается, Саша, накопив предварительно 30 копеек, села на трамвай и поехала на Сретенку — без разрешения и впервые в жизни одна, без взрослых. Что творилось с Шурой, описывать не стану.
Приехав на Сретенку, Саша позвонила домой и светским тоном сообщила, что все благополучно.
Шура не может придумать достойного наказания. Говорит: «Пороть, пожалуй, нельзя, велика. Буду давить на психику».
А за что, в сущности, давить на психику? Ей уже невмоготу ходить с провожатыми, ей хочется быть самостоятельной — вот она и добивается этого, как умеет.
7 октября 52.
Саша:
— Мама, мы шли с Галей Людмирской и разговаривали вот о чем. Если человек умер, а скорая помощь приехала не позже, чем через 5 минут — человека можно оживить. Получается очень хорошо: во-первых, человек может дважды в году праздновать день своего рождения, а во-вторых, его можно расспросить, что он ТАМ видел.
— Надеюсь, что ничего не видел.
— Почему? Ты думаешь, что лучше, чтоб это было, как сон? Человек уснул, и все?
— Да, я так думаю.
— А по-моему, все таки лучше вознестись куда-нибудь туда, — тут Саша подняла глаза к небу, — а, мама?
8 октября 52.
Сегодня нашему папе 38 лет. («Александр Иванович Корейко был в последнем приступе молодости — ему было 38 лет»).
Мы шли с Сашей по улице и раздумывали, что бы подарить Шуре.
